— Да. Вон в том доме…

Она сама не знала, зачем пошла сюда. Что она тут хотела увидеть? Зачем бередить и так напоминающую о себе рану? Но она — пошла. Как бы больно и противно это не было. Она должна была здесь побывать.

— Какой этаж?

— Пятый. Справа.

Он достал из кармана монокуляр, начал рассматривать дом. А она уже все рассмотрела, что хотела.

Что тут изменилось? Да ничего, собственно. Появилась новая застройка, вон там — вместо продуктового поставили супермаркет. И — всё.

Остальное — все то же самое. Те же разбитые машины у подъездов. Те же люди… она хорошо знала их натуру. Злобные, жестокие, распущенные — но их злобность проистекала не из их силы, а из их слабости. Это люди, которые из-за необходимости постоянно выживать — забыли такие важные для любого человека вещи, как честь, достоинство, доброта. Она это знала, как никто. Когда она бежала — совсем юная, напуганная, но не сломленная, без документов — никто не помог ей. Никто не защитил ее. Никто не открыл перед ней дверь.

Ее просто сдавали хозяевам — раз за разом. Как будто, так и должно было быть.

Только Георгий… он совсем не знал ее тогда. Но он не бросил, не принял это как есть. Он восстановил справедливость.

Пулями.

— Ты мне хочешь что-то сказать? — сказал он, не отрываясь от монокуляра.

— Мы рискуем жизнью ради вот этих людей. Ты никогда не думал, а стоит ли оно того? Нас могут убить, и никто не положит цветка на наши могилы. Оценят ли они то, что мы делаем для них.

…

— Может, нам просто… жить?

Он покачал головой.

— Но почему?

— То, что я делаю, я делаю не для этих людей.

— А для кого?

— Для их детей. Для тех, кому только предстоит вырасти. Я не хочу, чтобы они росли в искалеченном мире. В том, в каком рос я. Я не хочу, чтобы они росли на чужбине. Я хочу, чтобы у них была страна. Могучая и великая. Название, которой произносилось бы с гордостью, как когда-то. В этой стране — нашлось бы место и нам.

И нашим детям? — хотела спросить она. Но не спросила.