(Нак., 1922, 4 июня, № 57; Лит. прил. № 6).
Противоположную точку зрения высказывал В. П. Правдухин: «Будем помнить, что в нарочитом имажинизме, символизме, футуризме мы не найдем спасения и выхода к широким далям искусства, и мы видим, как от них постепенно уходят настоящие художники, например, Есенин, который тремя стихотворениями “Волчья гибель”, “Не жалею, не зову, не плачу” (№ 2 — “Кр. новь”, 1922), “Все живое особой метой отмечается с ранних пор” (кн. 3. “Красная новь”, 1922), сразу — звериным прыжком, — послав к черту свои прежние камерные упражнения, которые нужны лишь бездарным Шершеневичам, очутился опять на свободе и вновь обрел себя, словно снова родился» (журн. «Сибирские огни», Новониколаевск, 1922, № 4, сентябрь-октябрь, с. 157). А. В. Бахрах, осудив богоборческие поэмы Есенина как свидетельство будто бы убитой в нем веры, как «известную позу» и «удаль ради удали», отмечает, что «залог к спасению у него есть». «...Спасет его — чувство, что и ему самому подчас “наплевать” на все это — это помимо него — поэзия наитием, ибо в поэзии он Моцарт. Слишком больно было бы думать, что вдохновение его истощается, что блекнут краски, что ему не вылезти из тупика. Вместе с ним понадеемся, что “Ничего, что споткнулся о камень. Это к завтраму все заживет”» (альм. «Струги», кн. первая, Берлин, 1923, с. 204).
В последующем критики писали прежде всего о высоких поэтических достоинствах стихотворения. Так, А. З. Лежнев, отметив, что Ст24 — «лучшая из книг» поэта, отнес это стихотворение к числу наиболее значительных из вошедших в нее (ПиР, 1925, № 1, январь-февраль, с. 131). И. Н. Розанов обратил внимание на одну из особенностей лирического героя Есенина: «Он постоянно называет себя “хулиганом”, “разбойником”, “уличным повесой”, “озорником”». Далее он цитирует стихотворение, комментируя его так: «Но все это с надрывом: настоящей удали, веселого беззаботного озорства мы у него никогда не находим. Это не былинный Васька Буслаев. Он только крепится и сам себя подбадривает» (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 112–115).
«Мир таинственный, мир мой древний...»
«Мир таинственный, мир мой древний...»
Журн. «Культура и жизнь», М., 1922, № 2/3, 1–15 марта, с. 3–4; журн. «Вещь», Берлин, 1922, № 3, май, с. 9; Грж.; Гост., 1923, № 2, с. 3; Ст. ск.; М. каб.; Ст24.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Беловой автограф — РГАЛИ, без даты. Сохранилась фонограмма авторского чтения от 11 января 1922 г. Датируется по помете в наб. экз. 1921 г.
В первопечатном тексте и ряде последующих публикаций и перепечаток стихотворение имело заголовок «Волчья гибель», который был снят при подготовке Грж. и не восстановлен в наб. экз. Однако в восприятии современников, в критике и мемуарах стихотворение, как правило, фигурировало под своим первоначальным заглавием.