И тут, признаюсь, был я с ним жесток.

Я думал: слабоват ещё ты, друг мой.

Незрел и очевидного не видишь,

Тебе бы нарастить броню потолще

На тонкой коже. Говорил ему я:

«Послушай, Ленский, жизнь ведь аморальна,

Она дарована нам вовсе не на радость,

Нельзя всегда жить под звездою доброй».

Десятки раз ему я повторял.

Но он в ответ мне только усмехался:

«Как грустно, что ты так уныл и мрачен,

И пессимист такой неисправимый».

А в эти годы наши

Мы, все вокруг, броню себе ковали,

расплющивая все наши мечтанья

о наковальню беспощадной жизни.

И только жизнь пошла на первый приступ,

как Ленский оказался безоружен —

есть в этом и его вина немножко.