Вскоре первый револьвер был как новый. Ну как новый, почти: потёртый, со стёртой позолотой, с зазубринами и царапинами, но работающий настолько идеально, что даже не чувствовалось, как внутри ходят простые механизмы.

После него я взялся за второй…

И едва не вздрогнул, когда поднял взгляд и увидел, как прямо передо мной сидит Лопоухая и крутит в руках барабан револьвера.

Какого…

Как она вообще так тихо подобралась? Она же топает как слон! И где её нянька?

Я огляделся, но Ушастой не было ни видно, ни слышно.

— Мелочь, ты что здесь делаешь? — негромко спросил я Лопоухую, которая крутила в руках барабан, с детским любопытством, до искорок в глазах, рассматривая его. — Где твоя старшая подруга?

— У меня нет подруг, — полным боли голосом ответила она, ещё и вздохнув так, будто умерла её мама.

— Я умею ввиду Сианс.

— Тётя Сианс моется… — вздохнула та так, будто это было подобно предательству.

— А почему ты не моешься с ней?

— Я боюсь мочалку. Она кусается, — пожаловалась Лопоухая, надув щёки.

— Она не может кусаться. Она неживая.

— Но она жжётся! Спинку жжёт!

— Это потому что ею трут. И вообще, отдай, — отобрал я у неё барабан, — и уходи.

Лопоухая разочарованно проводила взглядом барабан револьвера и потянулась ручонками за курком.

— Куда?! — перехватил я её руку, смерив эльфушку злым взглядом. — Тебе уши ободрать?

— Не надо, — замахала она головой.

— А мне кажется, что надо.

— Нет-нет, не надо, — жалобно попросила она. — Мне будет больно.