— Без малого — миллион в рублях, долларах, фунтах и банковских векселях.

— И это всё ваше?

— Нет, это — ваше. Ничего моего в этом мире нет…

— Я мзды не беру, — гордо заявил Рузский, аккуратно убирая саквояж под стол…

— Знаю-знаю, — кивнул Распутин, — вам за Державу обидно…

— Точно так-с! Простите, мистер Кеннеди, мне очень знакома ваша внешность. Где мы могли встречаться?

— Мир полон похожих людей, практически двойников. Скорее всего, с кем-то из них вы меня путаете. Нет, встречаться раньше мы не могли. Разве что в Северной Каролине. Вы бывали в Америке?

— Только за этим вы совершили столь долгое и утомительное путешествие? — кивнул Рузский на спрятанный саквояж.

— Нет, — покачал головой Распутин, — моя миссия заключается в наблюдении за трансфером власти, посильной помощи вам в этом трудном деле и эвакуации, если что-то пойдёт не так.

— То есть вы — мой ангел-хранитель.

— Спасибо за комплимент. Меня чаще называют демоном-искусителем.

— В нашем суматошном, противоречивом мире одно второго не исключает. Что-то ещё?

— Совершеннейший пустяк — пожелание о включении в текст отречения вот этих условий…

Рузский, прежде чем взять протянутую бумагу, аккуратно протёр стекла и глубже насадил на нос тонкую дужку очков, осторожно, словно это была крапива или терновник, принял листок, вчитался, поднял брови и исподлобья бросил взгляд на собеседника.

— Хм… Вам не кажется это слишком… смелым.

— Настало такое время. Предполагаю, при включении в текст перечисленных условий у самодержца станет меньше возражений по существу предлагаемой, как бы поточнее выразиться, сделки… А ведь именно это — наша конечная цель, не так ли? Или вы намерены дискутировать с царем на этой Богом забытой станции до лета?

— С Родзянко согласовано?

— Зачем?

— Вы меня удивляете.

— Во время революции согласовывать что-либо нужно с теми, кто имеет возможность подкрепить свою точку зрения военной силой. Сколько у Родзянко батальонов?