— Дом хороший, — ответил тот, — так что с недельку пусть раненые тут побудут, организуем такой временный госпиталь. Я уже вызвал фельдшера, который финский знает, поставим сюда пяток парней поработать. Дрова там потаскать, воду…

— Хозяин сказал, что у него продуктов нет.

— Я знаю, скоро подвезут.

— А в подсобке-то у хозяина семь банок молока стоит трехлитровых! — вдруг радостно прокричал какой-то зашедший туда солдат. Врач-мужчина вопросительно посмотрел на хозяина.

— Молоко — это не еда, а питье, — тщательно подбирая слова, ответил на невысказанный вопрос Юхан.

— И куда тебе, старик, столько молока? Может, продашь для раненых? Мария Александровна, вы не помните, почем мы молоко у местных покупаем?

— Вроде бы по рублю за литр, но ты лучше у старшины спроси. Ладно, я еще посплю часок, а если кто-то серьезный появится, буди сразу: ты еще не дорос до самостоятельных полостных операций.

А затем случилось то, что вызвало у Юхана столь сильное удивление: за окном снова протарахтело несколько «снежных мотоциклов», а затем в дом вошли новые солдаты. Финские, которые несли несколько больших сумок с продуктами. Принесли, и, спросив, куда их выгружать, заставили полки в подсобке пакетами с крупой, солью, сахаром и консервными банками. А разгрузившись, сели на лавку и стали чего-то ждать.

И дождались: в дом вошел еще один русский офицер, который, оглядев финнов, сообщил им, что «пока они будут долечиваться здесь, хозяину при этом должны помогать носить дрова, воду и все прочее» — а если кто хозяина обидит, то этот офицер приедет и лично обидчика расстреляет очень необычным способом, не посмотрев, что он раненый. Юхан русский понимал, как он сам считал, достаточно, ведь во время Великой войны он и сам успел два года в армии прослужить в тогда еще Гельсингфорсе, но представить, как русских офицер будет расстреливать нарушителей «на пипиську», он все же не смог. Впрочем, не особенно он и старался. А постарался узнать, что будет с его семьей, до сих пор скрывающейся в погребе.

— Ну, завтра-послезавтра к тебе саперы подойдут, обустроить все по уму чтобы раненым спокойно долечиваться, если кто их обидит, им скажи — ребята разберутся. А еще они тут телефон поставят, так что сможешь и в комендатуру позвонить, если помощь какая потребуется.

— А солдаты ваши?

— Извини, отец, охрану мы тебе выделить не можем…

— Я говорю о тех, кто будет этих парней охранять, — Юхан показал на финских солдат.

— Старик, нам такими глупостями заниматься некогда. Мы их в плен взяли, подлечили, они теперь сами могут себя обслужить. А как война закончится, по домам разойдутся… или ты боишься, что кого-то из твоих они обидеть могут? Не бойся, им уже объяснили, что у нас для таких одно наказание: расстрел. А они, я думаю, помирать не захотят — но пока из наших здесь тольео фельдшер останется, да и то дня на три. Хотя… мне сказали, что у тебя четыре коровы дойных, ты будешь молоко продавать? Тогда к тебе каждое утро будет старшина заезжать…