Исключением кажутся три члена Национальной Гвардии, которые забрели в Вудбери из близлежащей Станции Гвардии пару недель назад и принялись расталкивать людей вокруг. Это маленькая неконтролируемая группировка, которую Брайан называет Хулиганами, во главе с фанатичным бывшим морским пехотинцем с короткой стрижкой и ледяными синими глазами. Его называют Гэвин (или "Майор", как обращаются к нему подчиненные). У Брайана заняло пару дней, чтобы определить Гэвина как социопата с жаждой власти и грабежа. Может быть, эта чума сорвала Гэвину крышу, но в течение первой недели в Вудбери, Брайан видел, как Гэвин и его воины в самоволке выхватывали провизию из рук беспомощной семьи и воспользовались несколькими женщинами под дулом пистолета позади гоночного трэка ночью.

Брайан держит дистанцию и не высовывается. Пока он делает немые наблюдения об иерархии Вудбери, он продолжает слышать имя Стивенс. Из того, что он может собрать из разрозненных разговоров с горожанами, выходит, что Стивенс был ЛОР-врачом с собственной практикой в пригороде Атланты. После переворота, Стивенс выехал в более безопасное место, по всей видимости в одиночестве, как считают некоторые — из-за развода. Хороший доктор быстро наткнулся на разношерстную группу оставшихся в живых в Вудбери. Увидев оборванных жителей, поражённых болезнью, плохо питающихся, у многих из которых были телесные повреждения, Стивенс решил предложить свои услуги. С тех пор он был занят, оперируя в бывшем Медицинском центре округа Мериуэзер, в трёх кварталах от гоночного трэка.

В полдень на седьмой день пребывания в Вудбери, продолжая тяжело дышать, с болью в боку при каждом вдохе, Брайан наконец собирается с силами, чтобы посетить приземистое, серо-кирпичное здание на южном конце безопасной зоны.

* * *

— Ты счастливчик, — говорит Стивенс, прикрепляя рентгеновский снимок на световую панель. Он указывает на белесоватое изображение ребер Брайана. — Никаких серьёзных разрывов … всего три лёгких перелома второй, четвёртой и пятой грудных мышц.

— Счастливчик, ха? — бормочет Брайан, сидя без рубашки в мягкой каталке. Комната — унылый склеп, обклеенный плиткой, в подвале медицинского центра, бывшая когда-то лабораторией патологии, а сейчас служащая смотровой Стивенса. Воздух дурно пахнет дезинфицирующими средствами и могилой.

— Признаю, это не то слово, которое я слишком часто использовал в последние дни, — говорит Стивенс, поворачиваясь к шкафу из нержавейки, рядом со световой панелью. Он высокий, подстриженный, искусно ухоженный человек, в возрасте близком к пятидесяти, с дизайнерскими очками в стальной оправе, низко сидящими на переносице. Он носит больничных халат поверх мятой оксфордской рубашки. Своего рода утомлённый, профессорский интеллект сквозит в его глазах.