Дед Федор напевал под нос что-то вроде: «В рагу не сдается наш гордый моряк».

Все проверяли свое оружие в десятый или сотый раз.

— А может, отпустят? — заговорил вдруг Колян Ермолаев, все еще обиженно косясь на Пустырника за отобранный окорочок. — Запрут их и сами уедут.

— Там бы и отпустили, если бы хотели, — снизошел, наконец, Пустырник до ответа. — А здесь условий нет, чтоб их держать. Сегодня-завтра их вырежут.

И правда. Враги то и дело выходили по одному или по двое опорожниться. Прямо в саду стоял явно сколоченный уже после войны кривой дощатый сортир, но он был часто занят, поэтому пришельцы шли дальше, за гаражи. Какими бы дикарями они ни были, но посреди чистого поля гадить не садились.

Огоньки сигарет плыли спокойно. Можно было услышать гыгыкающий смех и громкие разговоры.

«Эх, из пулемета бы их», — в сотый раз мечтательно произносил кто-то из мстителей.

Пленников, естественно, никуда не выпускали. И было даже страшно представить, как они там в такой холод. Вряд ли им разрешали даже огонь разводить.

Наступила ночь. Пропавшего пока никто не хватился.

Часть огней в окнах погасла, но в здании не спало много людей.

— А может, и отпустят, — неожиданно поддержал картофелевода Артур Краснов. — Держать их дольше смысла нет. И убивать тоже.

— Эх ты… Умник, — Пустырник точил об брусок узкий метательный нож. — Во всем, что они делают, нет смысла. Но они это творят. Надеюсь, погода испортится. Иначе нас будет слишком хорошо заметно.

Как понял Сашка, план был прост. Если начнут пленных вырезать — напасть и как можно больше крови врагам пустить. Может, хоть кто-то сумеет убежать в суматохе.

Но бог с белой бородой — или боги — услышали их. К полуночи снег начал валить валом, а та небесная стая волков, чей вой можно услышать в бурю, стала завывать все сильней. Началась пурга. Она же метель. Она же буран. Она же вьюга и хиус, но такое слово Сашка всего один раз слышал от деда.

За ночь они не сомкнули глаз. Лишь иногда погружались в дремоту.

Данилов и не заметил, как сам начал куда-то уплывать, не выпуская из рук винтовки. Это казалось ему невозможным — он держал себя на взводе и даже не чувствовал усталости. Но организм решил иначе и просто отключился на время.

Как самого младшего, его не стали будить. За это он очень разозлился на товарищей.

Проснулся Сашка от грохота. Стреляли со стороны санатория. Стреляли очередями и одиночными, с грохотом артиллерийского салюта.

Еще не до конца придя в себя, Данилов выглянул в единственное из окон, выходивших на ту сторону, которое не было закрыто досками или фанерой.