Надеясь прекратить утечку средств — и при непосредственном участии Бернара, — Брижит дала согласие выступить по телевидению в вечерней общефранцузской программе новостей. Брижит пошла на этот шаг, чтобы урезонить своих бывших сторонников. Она надеялась переубедить их, заставить понять, что политические взгляды ее мужа и ее собственная работа — это совершенно разные вещи и их просто несправедливо смешивать между собой. «И если это нанесет мне невосполнимый ущерб, — заявила Брижит, — мы будем вынуждены расстаться. Однако, как мне кажется, будет просто несправедливо по отношению ко мне, если я кончу свою жизнь в одиночестве».

Затем — как бы реплика в сторону — она призналась, что провела целых семь лет совсем одна и пока не встретила Бернара, ощущала себя несчастной и подавленной. «Он занимается политикой, я занимаюсь животными. Хотя, возможно, мне бы более повезло, влюбись я в какого-нибудь торговца обувью».

В первые две недели на нее, как из рога изобилия, посыпались пожертвования, значительно перекрыв двухмиллионные убытки. Брижит не отрицает, что политические пристрастия ее мужа в той или иной мере бросили тень на репутацию ее фонда. Однако она спешит напомнить своим критикам, что пожертвовала всем, что имела, на благо избранного дела. «Все, что у меня было, я отдала животным. Я отдала им мое здоровье. Мои драгоценности, мой дом. В некотором роде фонд — это вся моя жизнь, это мое детище».

Брижит, не привыкшая скрывать своих чувств, говорит, что НФ представляется ей чересчур экстремистским, что она как-то раз пыталась убедить Бернара вступить в голлистскую республиканскую партию, возглавляемую мэром Парижа Жаком Шираком. Д'Ормаль на это не пошел, однако постоянно напоминает своим критикам, что не является членом НФ и никогда им не был. «Вся эта история началась потому, что я вот уже много лет знаком с Жан-Мари Ле Пеном. Мы с ним друзья. Вот и все».

Хотя, казалось бы, его дружба с Ле Пеном и ее работа на благо животных — взаимоисключающие вещи, тем не менее, приходится признать, что это с трудом укладывается в голове у многих людей.

Частично этому виной то обстоятельство, что хотя Национальный Фронт весьма активен во Франции, сами французы по своей натуре в основном картезианцы. Вполне возможно, что их язык полон нюансов, чего, однако, не скажешь об их политическом сознании. У них хорошая память что касается того, какой ущерб был нанесен их стране по вине политических экстремистов, и хотя после окончания второй мировой войны прошло вот ужо более пятидесяти лет, некоторые из них до сих пор содрогаются при мысли, что французские парни вскоре будут служить бок о бок с немцами.