Но может, раньше, между двух революций? На рубеже веков?.. Однако капитализация России, конечно, страну перестаивала, да и современники иначе как переломными эти годы и не называли. Что уж говорить о пореформенной России, когда «все переворотилось» (Л.Н. Толстой) и никак не могло уложиться!.. Но таковыми были и время Екатерины II, и Петра I, и время раскола при Алексее Михайловиче, и Смутное время, и период от Ивана III до Ивана IV (избавление от татарского ига и первое вхождение в европейские сношения), даже двести пятьдесят лет татарского владычества – это время накопления сил и растущего перевеса Москвы. А удельная раздробленность, а Крещение Руси, а становление русской государственности (862) – все указывает на постоянные изменения и переход из одного качественного состояния в другое.

В конечном счете, само культурно-географическое положение России между цивилизующейся Европой (кстати, цивилизация – это тоже процесс, постоянное преодоление собственной варварской природы) и пребывающей в равном себе состоянии варварской Степью предполагало постоянный поиск своей самоидентичности, т. е. существование в ситуации некоторого неустойчивого культурного равновесия. Поэтому, на мой взгляд, переходность является константой российской истории. Быть может, это одна из причин, почему проблема поколений вообще существует в России. Как своей переходностью, так и конфликтом поколений она отличается от недвижных азиатско-восточных деспотий и приближается культурно-исторически и типологически к Западной Европе.

2. «У тех Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы»

2. «У тех Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы»

Но долгое соприкосновение, даже долгое совместное проживание с кочевой, нецивилизованной степью (столетия татарского господства!) родило своеобразный симбиоз, который предопределил весьма серьезное отличие в российском варианте взаимоотношения «отцов и детей» от варианта западноевропейского. Различие это – в невероятной остроте конфликта поколений в России, намного превышающего конфликтность западноевропейскую. Это различие прекрасно видно из сравнения двух классических произведений западноевропейской и русской литератур, давно уже признанных вершинными в мировой культуре – «Гамлета» Шекспира и «Братьев Карамазовых» Достоевского.

Сравнение это не надуманное, уже в самом романе русского писателя не раз звучит сопоставление двух типов отношения к жизни – гамлетовского и карамазовского. Все они даны в репликах персонажей, но значит это, что сам Достоевский предлагает нам меру и тип для сравнения. Приведем одну из этих реплик (из обвинительной речи прокурора): «Может ли Карамазов по-гамлетовски думать о том, что там будет (т. е. в загробной жизни. – В.К.)? Нет, господа присяжные, у тех Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы!»