Клара замолчала. Томми ожидал, что она еще что-то добавит, но собеседница, принявшись перебирать пальцами катушки ниток, которые были вплетены в ее волосы, будто бы глубоко ушла в воспоминания.

— Почему вы мне все это рассказали? — спросил мальчик. — Детям никто никогда ничего не рассказывает. Это ведь тайна! Верно? Тайна ведь?

— Еще какая. Самая тайная из всех.

— Тогда почему?

— Снова мы возвращаемся к этому «почему», с которого все началось. — Клара подняла на него встревоженный взгляд. Было видно, что она боялась того, что собиралась сказать, или, вернее, того, как он на это отреагирует. — Я рассказала тебе все потому, что у меня нет иного выхода. Я слишком долго искала ответы. Я растратила себя в этих поисках и нажила лишь горе и одиночество. Мне нужна твоя помощь, Томас Кэндл. Помощь в одном очень опасном деле. Настолько опасном, что, если тебя поймают, на этот раз все не обойдется дядюшкиным проклятием.

— Я помогу вам, — не раздумывая, ответил Томми.

— Теперь моя очередь спрашивать «почему», — удивленно сказала Клара. — Почему ты так быстро соглашаешься? Я ведь тебе совершенно чужая! Почему ты согласен мне помочь, даже не услышав, в чем будет заключаться просьба?

— Потому что вы — мисс Мэри, — твердо сказал Томми. — Потому что это вы.

Это было чертовски промозглое утро.

Темно-серые тучи висели над Уэлихолном так низко, что казалось, до них можно дотянуться рукой. Улицы заполонили зонтики. Державшие эти зонтики люди напоминали бесформенные тени в шляпах, которые то появлялись, то исчезали, словно были всего лишь сумрачными и эфемерными порождениями непогоды.

Сквозь дождь медленно пробиралась пошарпанная вишневая машина.

Сидевшая за рулем Кристина, подавшись вперед и почти прильнув носом к стеклу, вглядывалась в дорогу перед собой и постоянно зевала. Рядом, на пассажирском сиденье, теребя в руках шляпу, сидел Виктор. Сейчас он хмурился сильнее, чем тучи, и этому было множество причин.

Всю дорогу он провел, скрючившись и втянув голову в плечи, — разве что зубами не скрипел. Он ненавидел эту развалюху, которая еле плелась и в которой было невероятно душно, ненавидел чертову погоду, которой вдруг так не вовремя приспичило разрыдаться. Помимо прочего, прилипчивая, как сахарная нуга, сестра нисколько не старалась облегчить ему жизнь — хорошо хоть раздобыла где-то кроху такта и понимания и болтала чуть меньше обычного. И все равно сейчас Виктор Кэндл предпочел бы оказаться в «Драндулете» в одиночестве. Кто мог его осудить? Пусть вообще скажут «спасибо» за то, что он не кидается на людей, а просто молчит.