Шары эти висели сами по себе — никаких нитей. Виктор решил, что к этому приложили руку фокусники Петровски, хотя, быть может, во всем виноваты и… ведьмы. Он уже ни в чем не был уверен. Кроме разве что того, что еще пару дней назад он ни за что не поверил бы даже в само существование ведьм.

Неприятнее всего было перестать лгать самому себе и принять тот факт, что он вообще ничего не хотел замечать у себя под носом, что странности, окружающие его сейчас, не появились вдруг из ниоткуда, что различное необъяснимое, абсурдное и попросту невозможное творилось прямо у него на глазах с самого детства.

Он был зол. Оскорблен. В ярости. Он чувствовал себя так, будто стал жертвой жестокого розыгрыша, обмана, и еще горше становилось от понимания того, что никто его ни разу так и не обманул. Даже тетушка Рэммора, поджигающая сигареты взглядом. Он сам виноват — и почему ни разу не спросил, как она это делает, при этом помешав ей, как обычно, отшутиться? Должно быть, потому что все это его не слишком интересовало. Но сейчас… О да, сейчас он не мог перестать думать об этом. Не мог больше отвести взгляд или проигнорировать. Он словно оттолкнул от себя полупрозрачную портьеру, которая загораживала сцену. На первый взгляд все осталось таким же, как и за мгновение до того, но все эти мелочи (обрывки разговоров, странности в поведении, манерах и внешнем виде ведущих их людей, кое-какие изменения в доме и прочее) больше не могли прятаться и сливаться с обстановкой с прежней легкостью. Виктор сразу же стал замечать, как замечает человек, которому шепнули на ухо: «Все кругом — не то, чем кажется. Погляди: они же все прикидываются…»

Кот Коннелли, который просто ненавидит, когда его называют Конни, запрыгивает на высокую спинку кресла, в котором сидит дядюшка Джозеф. Но этот кот ведь ничего не видит, поскольку глаза его скрыты повязкой. Как же он в таком случае ориентируется? Да и прыжком это тяжело назвать — скорее он вальяжно воспаряет на спинку дядюшкиного кресла.

Дядюшка Джозеф в безупречном вишневом костюме с нафабренной прической, с заглаженными назад иссиня-черными волосами… Да ведь еще вчера вечером он был отчаянно лысоват, а оставшиеся жалкие локоны напоминали скомканную белесую паутину! И это касалось не только его прически. Форма лица, фигура — все изменилось: дядюшка подтянулся, осанка выпрямилась, он избавился от живота и обвислых щек. Если на его лице и остались морщины, то они делали его скорее величественным, нежели старым. И как так вышло, что вечно простуженная развалина дядюшка Джозеф превратилась в почтенного джентльмена мистера Кэндла, великолепного хозяина Крик-Холла? А как он себя важно держит! Как церемонно он беседует с немолодым грубого вида мужчиной, которого зовут то ли Фирч, то ли Ферч!