— Хотя бы младенца Дмитрия пожалей, — взмолился Афанасий Нагой, поднимая полные слез глаза. Позади уже слышалось бряцание прицепленных к поясам сабель и тяжелые шаги — подоспели еще двое стражников.
— Запереть его! — бросил Никита Романович и, не слушая визга и слезной мольбы о пощаде за спиной, двинулся к дверям покоев…
Федор в одной сорочке, растрепанный, рыдал, уткнувшись в колени сидящей на его ложе Ирины. Здесь уже были Дмитрий и Борис Годунов, воспитатель царевича Клешнин. Никита Романович вошел в покой, и Федор, обратив к нему заплаканное, с прыгающими губами, лицо, проговорил:
— Дядя… Я не могу взять на себя это бремя! Я не хочу! Пусть возьмет кто-либо другой, только не я! Не по мне этот крест! Не по мне! Молю, объяви о том… Помоги…
Никита Романович поглядел на Годуновых, что в ожидании пристально взирали на вошедшего боярина, и молвил:
— Один у нас законный правитель, это ты, Феодор. Тебе суждено свыше занять трон своих пращуров и заботиться о державе своей. Мы от тебя не отступим.
Произнеся это, он в пояс поклонился сидящему у ног жены Федору. Утирая слезы, он обернулся. Годуновы тоже склонили перед ним головы. Ирина бросилась перед ним на колени и припала губами к его руке.
Феодор, утерев слезы, медленно поднялся. Тяжелым шаркающим шагом, переваливаясь из стороны в сторону, такой несуразный со своей ранней лысиной и узкими плечами, до ужаса нелепый, Феодор подошел к богатому киоту в красном углу и, повалившись на колени, осенил себя крестным знаменем, обратив к иконам мокрое, в слезах, лицо:
— Господи! Пощади! Дай сил, Господи!
Никита Романович подошел к Феодору, положил свою руку ему на плечо и молвил на ухо:
— Укрепи дух свой и будь готов принять Мономахов венец. Народ ждет. Вся Русь тебя ждет! Ты теперь государь, Феодор Иоаннович. Ты теперь государь…
Литературно-художественное издание
Выпускающий редактор С. С.
Художник
Корректор
Верстка