На мгновение карие глаза встретились с голубыми, а затем Мерлин снова вздохнул.

— Это было достаточно плохо, когда ты был всего лишь наследным принцем, — пожаловался он. — Теперь эта чушь с «императором», очевидно, ударила тебе в голову.

— Это было «да», которое я услышал?

— Хорошо, Кэйлеб. — Мерлин покачал головой, его лицо исказилось. — Я буду вести себя хорошо.

.II

.II

Апартаменты викария Замсина и апартаменты викария Жэспара, Храм, город Зион

— Отклики на обращение все еще поступают, особенно из более отдаленных епископатов, — сказал Замсин Тринейр за бокалом вина. — Честно говоря, я не совсем удовлетворен тем, что слышу.

— Нет? — Жэспар Клинтан намазал свежую булочку маслом и откусил огромный кусок. — Почему нет? — спросил он немного невнятно, продолжая жевать.

— Не уверен, что все они полностью понимают серьезность ситуации, даже после того, что произошло в Фирейде, — ответил Тринейр. — Конечно, у них есть только сокращенная версия обращения, без конкретных ссылок на священную войну, и, вероятно, потребуется время, чтобы сообщения о повешениях распространились, учитывая погоду этой зимы. Полагаю, это могло бы объяснить тот факт, что, как мне кажется, они не во всех случаях проявляют должную степень срочности.

Лицо Клинтана на мгновение напряглось при упоминании о казнях в Фирейде. Несмотря на то, что он перенес свою собственную публичную епитимью со всеми проявлениями смирения и принятия, не было смысла притворяться, что унижение от «признания собственной вины» не наполнило его раскаленной добела яростью. Или что он все еще не обвинял Тринейра как человека, ответственного за это унижение. Тот факт, что его интеллект был способен однозначно понять, почему канцлер настоял на этом — и даже тот факт, что он был совершенно прав, поступив так, — не сильно повлиял на его угрюмое негодование. В результате в их отношениях возникло новое, неоспоримое напряжение, но в то же время они оба еще больше, чем когда-либо, осознали, насколько сильно они нужны друг другу. И, несмотря на весь свой гнев, Клинтан знал, что это никогда не было личным. Или, во всяком случае, не очень личным. Когда дело доходило до выживания Матери-Церкви (и храмовой четверки), бизнес был бизнесом, насколько это касалось великого инквизитора.

Даже если это все еще выводило его из себя.

Теперь он запил кусок булочки большим глотком вина и пожал плечами.

— Если они не поймут сейчас, то поймут достаточно скоро, — сказал он немного более четко и снова потянулся за вилкой.

Несмотря на то, как мало они с Тринейром могли нравиться друг другу, особенно в эти дни, оба знали, что они были двумя истинными полюсами силы в храмовой четверке. Таким образом, с тех пор как чарисийцы решили устроить столько хаоса, они стали ужинать вместе наедине по крайней мере дважды в пятидневку в дополнение к большим ужинам, на которых неизменно присутствовали Робейр Дючерн и Аллейн Мейгвейр. Как обычно, когда предстояло обсудить серьезные церковные дела, два викария отпустили своих слуг, и великий инквизитор снова наполнил свой бокал, прежде чем опять взглянуть через стол на Тринейра.