— Я действительно согласна, — сказала теперь Шарлиэн. — Но не вижу никакого способа лично вернуться в Чисхолм, по крайней мере, пока ты, Кэйлеб, не вернешься из Корисанды. Во-первых, если я сейчас покину Чарис, разве твои чарисийцы не воспримут это как доказательство того, что я им не доверяю? Что я убегаю от них, потому что все это заставило меня с подозрением относиться ко всем им?

— Не знаю, любимая, — сказал Кэйлеб со вздохом.

— С вашего позволения, ваше величество? — неуверенно сказал Сихэмпер.

— Какое «величество», Эдуирд? — спросила Шарлиэн.

— В данном случае, вы оба, ваше величество. — Ее личный оруженосец слегка улыбнулся, затем посерьезнел. — Я считаю, что князь Нарман прав. И мне кажется, что если вы предстанете перед парламентом и, возможно, в среду в Теллесбергском соборе с архиепископом и откровенно объясните всем чарисийцам, что вам необходимо как можно быстрее вернуться в Чисхолм, чтобы заверить своих подданных в вашей безопасности и рассказать им, как ваши чарисийские стражники погибли, защищая тебя, они, вероятно, тебе поверят. И уверен, что если вы оставите графа Грей-Харбора и архиепископа Мейкела в качестве ваших регентов здесь, в Теллесберге, пока вы в отъезде, вы можете рассчитывать на то, что они будут поддерживать все в порядке, пока вы — или император — не сможете вернуться. И тот факт, что вы доверяете им достаточно, чтобы сделать это, также должен помочь убедить остальных граждан Чариса в том, что вы действительно бежите домой не потому, что боитесь.

— Думаю, что он прав, Шарлиэн, — сказал Кэйлеб после минутного раздумья. — Если бы тебя здесь не было, и если бы нам обоим не было так важно продемонстрировать, что мы действительно равны, я бы все равно оставил Рейджиса и Мейкела за главных. Они, безусловно, способны поддерживать порядок, как выразился Эдуирд, в течение нескольких месяцев. И, теперь, когда я думаю об этом, то, что ты «самостоятельно» решила вернуться в Чисхолм — и продемонстрировала, что у тебя есть и право, и разум, и воля действовать по собственной инициативе, когда мы двое не можем посоветоваться друг с другом, — это только еще больше укрепит нашу способность совместно участвовать в процессе принятия решений, когда мы вынуждены действовать раздельно.

— Думаю, что Эдуирд и Кэйлеб оба правы, ваша светлость, — сказал Мерлин. — И так случилось, что вся эта почти катастрофа продемонстрировала мне, что я далеко не так умен, как я думал.

Шарлиэн склонила голову набок, пристально глядя на высокого, широкоплечего мужчину с сапфировыми глазами, о котором она все еще не могла думать как о женщине по имени Нимуэ. Она хотела узнать больше о Мерлине — и Нимуэ — и о странном, чудесном и ужасающем мире, из которого они пришли, но она уже поняла, что это такое, чего она никогда раньше не могла понять в отношении Мерлина. Теперь она понимала его непринужденную фамильярность с Кэйлебом — и с ней. Даже Сихэмпер, который не задумываясь отдал бы за нее жизнь, который помогал ее растить и который, она знала, любил ее так сильно, как если бы она была его собственной дочерью, все еще не мог забыть, что она королева, а теперь императрица. Всегда присутствовала эта естественная, неизбежная грань почтения, это внутреннее осознание ролей и мест. Но Нимуэ Албан жила в мире без королей, королев или императриц, и, по-видимому, ее отец был одним из самых богатых и влиятельных гражданских лиц в том мире. Мерлин глубоко уважал Кэйлеба, в этом Шарлиэн не сомневалась, но воспитание Нимуэ Албан привило ему иммунитет против этого автоматического, инстинктивного почтения.