Там, где вид сложился, история почти прекращается… Везде, где людские муравейники и ульи достигали относительного удовлетворения и уравновешения, движение вперед делалось тише и тише, фантазии, идеалы потухали»[849].

Однако если Герцен причину ступора видит прежде всего в мещанской сытости и довольстве, то Лем, соглашаясь с таким объяснением, добавляет еще одну причину – недоверие к человеку, к его духовной структуре, к его страстям и желаниям. Сам же Лем верит в неисчерпаемость человека, в его способность к преодолению всевозможных трудностей, к дальнейшему развитию.

Когда впервые в творчестве Лема появился образ пилота Пиркса, человека немногословного, но «сообразительного, честного, можно сказать, добропорядочного», многие поклонники лемовской фантастики были разочарованы. Слишком уж немудрящ был этот герой по сравнению с блистательным космопроходцем Йоном Тихим, гениальными учеными-интеллектуалами Лимфатером, Зозулей, Декантором, Коркораном, великими изобретателями Трурлем и Клапациусом. Но цикл рассказов о пилоте Пирксе рос и, как теперь становится ясно, обращение к этому образу позволило писателю показать силу обычного человека. За Пирксом вовсе не стоит «совокупный человеческий разум, все лучшее, что накоплено человеком»[850], как порой пишут исследователи. За Пирксом стоит только Пиркс, а все человечество – лишь в той мере, в какой мы являемся порождением человеческой истории. Пиркс неловок, неуклюж, медлителен, своей обстоятельностью и аккуратностью труженика чем-то напоминает не то капитала Тушина, не то комиссара Мегрэ. Лем проводит Пиркса через самые разнообразные приключения, словно испытывает человека на прочность. И каждый раз навигатор Пиркс с честью выходит из наисложнейших ситуаций, сохраняя свое человеческое достоинство.

В рассказе «Несчастный случай» речь идет о роботе Анеле, который «был более похож на своих конструкторов, чем им бы этого хотелось». Робот погибает, спутники Пиркса объясняют его гибель техническими неполадками. Рискуя жизнью, Пиркс пытается доискаться истины (его заставляет так поступать чувство человеческой порядочности – Анел был их верный спутник) и приходит к выводу, что робот отнюдь не распрограммировался, напротив, он совсем по-человечески решил поиграть в игру – ставкой которой была его собственная жизнь. Чтобы признать в роботе, механической машине, пробудившееся сознание, требуется большая сила, душевная щедрость, широта и достоинство: и Пиркс их проявляет. Он не боится соперников себе как человеку, поскольку верит в себя, верит в возможность понять «другого человека».