О н. А если и мотылек не может существовать без твоей улыбки?

О н а. Дай мне, пожалуйста, чаю. Нет, воды. Холодной воды.

Он поднимается и протягивает в пустое пространство стакан воды, хотя рука его пуста.

Не хочу. Невкусная.

О н. Ты просила холодной.

О н а. Да, а зачем занавешивают зеркала, когда кто-то умирает?

О н. Не знаю.

О н а. Ну да, я тоже знала и забыла… В машине мне стало вдруг так плохо! Они словно напомнили обо всем, и сразу стало плохо. Одежду можно сдать сиделкам, тело врачам… а душу? Душу свою кому мне сдать? Тебе? Я оставлю ее тебе. Ведь мы андрогины. А у андрогинного человека должно быть две души — мужская и женская.

О н. Ты обещала, что будешь вечно любить меня.

О н а. Я обещаю тебе все… Мне хочется для тебя что-то сделать. Я хочу сидеть рядом с тобой и смотреть на тебя. И вскакивать с места, если тебе что-то понадобится, и снова сидеть, и смотреть. Я хочу запомнить все это навсегда. Помнишь, как ты угощал меня, когда я пришла к тебе?

О н. Да.

О н а. Я еще больше полюбила тебя в ту минуту, когда ты дал мне чашку чая. А иллирийский «рислинг» помнишь? Бокал вина — это много, если пить по маленькому глотку… Я бы не хотела обронить ни песчинки из этой маленькой горсти, что у нас в руках. Мы будем пить вино и разговаривать. Тогда, помнишь, ты вдруг почувствовал, что я хочу пить, да? Ты дал мне воду раньше, чем я попросила.

О н. Да.

О н а. Меня это изумило. То, что мы знали, слышали друг от друга.

О н. Да.

О н а. А помнишь, ты ответил мне, хотя я еще не произнесла ни слова? Мысль еще не стала моим словом, но она бы превратилась и в слово, если бы ты не опередил меня. Помнишь?

О н. Помню.