А еще – невероятно свободолюбив. Поэтому, когда мне дали задание слепить курочку и кота, я почувствовал себя обескураженным. Зачем всё это? (Я, кстати, до сих пор с большой неохотой работаю на заказ.) В результате я схитрил: утопавшая в собственной расплывчатости курочка была ни на что не похожа, а беднягу кота я и вовсе наделил одним лишь хвостом. Не моргнув глазом, я объяснил преподавательнице, что туловище и всё остальное, что только наличествует у кота, сокрыто, мол, под курочкиной юбкой. Надеюсь, в непристойности меня не заподозрили, но принцип реалистичности я, как ни крути, грубо нарушил. Впрочем, эта милая восторженная женщина, маленькая, худенькая, буквально наэлектризованная страстью к живописи и скульптуре, всё равно жутко расстроилась, когда родители сообщили ей, что ходить я больше не собираюсь. Она уговаривала их, чтобы я продолжил учебу: она, дескать, разглядела во мне диковинный талант. Право, не знаю, как ей это удалось, но ныне мне становится приятно, когда родители в тысячный раз пересказывают мне ее реакцию. Спасибо ей большое! Может, она и не преувеличивала, но моя пассивность не позволила ни подтвердить, ни опровергнуть ее умозаключение. В результате от моего непродолжительного живописного периода у нас остался лишь большой загнутый по краям лист формата А-2 с невообразимо экспрессивной мазней. Глядя на этот «холст», отец с теплотою вспоминает о былом и, смеясь, восхищается полетом моей фантазии.

Ну а после художки я всё больше посвящал себя пробам пера.

*      *      *      *      *

Детство! Воспоминаниями о нем просвечены сейчас все мои мысли, как ласкаемый солнцем наш двор, существующий в придуманных мною пределах. Не в такой ли, как сейчас, безмятежный летний полдень – или, вернее, в позднее утро, когда солнце только стремилось к зениту, – я возвращался домой и обратил внимание на тень, отбрасываемую одной из девятиэтажек. И я тут же решил для себя, что тень, несомненно, обозначает границу нашего двора. Огромный мир лежал где-то вовне моего непосредственного восприятия как нечто сугубо теоретическое; в реальности же существовал только мой родной, незыблемый, абсолютно безопасный дом и точно такая же близлежащая территория, не слишком большая, но при этом для меня куда более всеобъемлющая, чем самые удаленные уголки необъятной Вселенной. С одной стороны, ее, Вселенную, я всегда мечтал изучить, с другой – я страшно боюсь этих бездн, и сознание мое нуждается в рубежах, как в ремнях безопасности, как в страховке, предохраняющей от падения. Четырнадцатый этаж – это ведь так высоко; это не шутки.