Сила фильма заключается в стратегиях по расшатыванию устоев, которые мастерски применяет Миядзаки. Он проблематизирует устоявшиеся мифы японской культуры. В соотвествии с уникальной способностью Миядзаки смешивать «реальность» с фэнтези, мир «Принцессы Мононоке» обладает историческим базисом, но в остальном постоянно опровергает ожидания зрителей о том, каким должен быть этот мир. Одним из примеров этой повсеместной дестабилизации ожиданий является выбор исторического сеттинга. Это важное изменение по сравнению с его предыдущими работами, которые практически все были сняты в так называемом «международном фэнтезийном пространстве», фантастических неземных местах, характеризующихся неопределенно европейской архитектурой и западными персонажами. Единственным исключением является «Тоторо», действие которого происходит в пригороде Токио в идеализированном недалеком прошлом, которое примерно соответствует 1950-м годам. Прекрасные фантазийные пространства «Тоторо» создают ощущение мимолетности, удовольствия и надежды. Фильм также навевает глубокую тоску, сподвигает на поиски воображаемого личного прошлого.

В отличие от него «Принцесса Мононоке» отказывается окрашивать в сентиментальные тона средневековую историю, предпочитая проблематизировать прошлое и, косвенно, отношение к нему. Более того, хотя фильм содержит значимые элементы фэнтези, решение Миядзаки обратиться к конкретному историческому периоду продиктовано образовательными целями, а не бегством от реальности. По мнению Миядзаки, XIV век – это период значительного исторического перехода от мира, который все еще находился в тесном контакте с природными и сверхъестественными силами, к миру, который все больше ориентируется на человека. По его словам, «именно в этот период люди изменили свою систему ценностей и променяли богов на деньги». Поскольку это переходный период, художника привлекало его непостоянство, он видит в нем время, когда «жизнь и смерть были четко разграничены. Люди лгали, любили, ненавидели, работали и умирали. Жизнь не была двусмысленной. Даже среди ненависти и братоубийства по-прежнему находились вещи, которые делали жизнь достойной восхищения. Все еще случались чудесные встречи и прекрасные события»[275]. Именно этот сложный и опасный мир пытается воскресить «Принцесса Мононоке», и хотя фильм пронизан историческими аллюзиями, он также во многом отражает собственный мир Миядзаки, его особое «видение истории». Как говорит Комацу: «Это произведение не основано на исторической достоверности. [Это] его фантазия, оформленная как историческая фантастика, с множеством собранных воедино фактов и вымыслов»[276].