Воспоминание об этих сборах на флоте у Борискова было связано с тошнотой и запахом нагретого моторного масла. Несколько дней они были в море, и все эти дни там бушевал шторм. Когда вышли за молы, тут же началась качка, Борисков благополучно слег и какое-то время лежал в мучениях и тошноте. Качка была страшная, пройти по кораблю ровно было просто невозможно. На палубу выходить запретили вовсе, чтобы не смыло. Сквозь стальные заслонки иллюминаторов от ударов волн просачивалась вода, вещи болтались и катались по всей каюте. В тот первый день Борисков и не обедал, но вечером, когда по трансляции объявили: "Команде пить чай", взбодрился. Кормился он в матросском кубрике, чаю попить, понятно, при такой тошниловке не удавалось, но хлеб и масло требовалось неотложно забрать, иначе оно было бы безжалостно сожрано другими членами команды. Борисков лежа накинул ботинки, продышался и стремглав бросился в кубрик, болтаясь по коридору от стенки к стенке. Сбежав по трапу, он схватил со стола свою пайку, стремительно помчался назад и прямо в ботинках упал на койку, чтобы отдышаться. Что они там, в море, делали, куда шли, – никто, естественно, матросам не говорил: не ваше дело. И даже хлеб ели консервированный, потому что свежий закончился в первый день. Этот хлеб был чем-то пропитан, и для его восстановления его нужно было нагреть, чтобы консервант испарился. Греть-то его грели, но видимо не додерживали в печке, и хлеб получался горький, противный. Нечто подобно произошло, когда через несколько лет случайно на банкете пролили водку в тарелку с нарезанным хлебом, и Борисков укусил, не заметив, пропитанный водкой кусок, тут же и вспомнил тот корабельный хлеб. А вот на крейсере, рассказывали ребята, была своя пекарня. Ночью охотники на крыс залезали в тестомесильню, вооруженные кистенем, на какое-то время выключали свет, и крысы туда начинали лезть, и по ним этим кистенем надо было лупить. Мертвых крыс собирали, и говорят, был обмен крыс на отпуск. Некоторые из матросов, которые не могли набрать достаточное количество, меняли или покупали крыс у других. Такие ходили истории. Борисков верил в них и не верил.

В конечном итоге, то ли от шторма, то ли от старости, прямо в море от корабля что-то там снизу отвалилось, он набрал в отсек забортной воды и, изрядно отяжелевший, вернулся на базу. Там сначала сгрузили на склад боезапас, потом пошли на свое место. Голова трещала как после серьезной многодневной пьянки. Команде сказали, что, скорее всего, корабль будут ставить в сухой док.