Светлый фон

Стелла потом выдала язвительный монолог, где говорила мне, что давно уже пора бы и перестать изображать из себя частного сыщика, не имея к тому ни способностей, ни возможностей, ни разрешения; и что я, как очень ценный свидетель, просто обязан ждать скорого вызова в полицию. Вот уж чего не хотелось бы! Впрочем, в клубе я был в маске, быстро удрал, и засветиться не мог. Надеюсь, что не мог. Как бы самому такую же стрелу в гортань не получить. А что, запросто.

– Плохи мои дела, – признался я вслух, после того, как Стелла закончила свои объяснения.

– А ты посмотри на жизнь философски.

– Философия – твоя фишка, сама же говорила. Это ты у нас магистр философии. А вообще, людям до философии дела нет; они видят лишь то, что сами желают видеть в этом мире. Не я сказал.

– А кто? Дай-ка на минутку твой планшет…

С этими словами она забрала из моих рук планшетный компьютер и начала что-то там искать.

– Это сказал один очень хороший писатель, Жеральд Мессадье, – объяснил я с умным видом. А потом зачем-то добавил: – он французский историк.

– Вообще, это укороченный вариант афоризма Скилефа: «Люди видят то, что хотят видеть; слышат то, что хотят слышать; верят в то, во что хотят верить и отказываются верить в то, что им не нравится», – наставительно процитировала Стелла.

– Да? – удивился я. – А кто такой Скилеф?

– Ну, дяденька! Таких людей знать надо! Скилеф – псевдоним Феликса Кирсанова, вернее, анаграмма его имени. Человек он творческий и весьма известный, ведет курсы ораторского искусства и мастерства общения.

– Всех известных людей знать трудно, – важно возразил я, – даже людей творческих и в некоторых сообществах широко знаменитых. Мне вообще всегда было не до того, а последнее время вижу повышенное количество каких-то сволочей. Но если уехать подальше от Нерезиновой, то там такого можно наглядеться… Знаю один городок, где уголовники, вернувшиеся в начале девяностых из мест отдаленных, буквально взяли за глотку население, включая семьи, куда сами же они и вернулись. Городок под таким мощным зековским прессингом оказался, что среди людей начались совсем иные развлечения, другие поступки и совсем дикие взгляды, на то, что допустимо, а что нет. Долгое время весь город жил воровством с железной дороги, проституцией и съемкой запрещенных порнофильмов. Стали обычными жесточайшие драки в кафе и барах – просто так туда уже никто не ходил, шли «разбираться», стенка на стенку до убийств включительно. Сами убийства сделались зверскими и извращенными. В этом городке в девяностые сожгли священника вместе с семьей прямо в их доме. Заперли и подожгли. Священник, кстати, был хорошим человеком и очень даже достойным. В общем, все это там так и осталось, просто поутихло немного, а повадки сохранились. Да еще новое поколение подросло…