— Но как же Антон? — прошептала я, вытирая слезы. — Ты ведь его любишь.
— Люблю, — ответила она. — Но иногда, жизнь ставит перед выбором слишком сложным, понимаешь?
Я не понимала.
Еще раз обняв ее на прощание, отошла к окну, глядя на белых стальных птиц аэродрома и постаралась не расплакаться. Виктор встал рядом и коснулся губами моего виска. Его сердце тоже болело, хотя он это и скрывал за безучастным выражением лица.
А Антон... Антон был разбит, но об этом не смог бы догадаться никто.
«Не хочу быть тем, кто её удерживает. Если попрошу, она останется, и будет жалеть об этой возможности всю оставшуюся жизнь, — сказал он утром. — Адель — все, что у меня есть. И я хочу, чтобы она была счастлива».
Мне хотелось выть, рыдать от несправедливости, но я дала себе обещание не портить их последний день слезами.
Украдкой наблюдая за тем, как они прощаются, я крепче сжала руку Виктора. Понимая, как безумно и отчаянно люблю его. И как ценю тот мир, что он, несмотря на протесты отца, для нас строит. Наше собственное северное королевство.
— Ее родители никогда бы не поддержали это обучение, — прошептал Север так, чтобы только я услышала. — Они и в архитектуре-то смысла особо не видели.
— Но откуда тогда деньги? — не сдержалась я. Виктор поджал губы, так, как делал обычно, когда был очень недоволен, и кивнул на друга:
— Все то, что он несколько лет собирал на собственную операцию. Но лишь между нами, Тон взял с меня слово, что Адель никогда об этом не узнает.
Последнее, что я видела расплывающимся от слез взглядом, как Страж завязал ей на запястье зеленую нить.
— Что она означает? — спросила я у Виктора. Тот лишь недоуменно пожал плечами.
— Больше мне нечего дать, — затягивая узелок, произнес Антон, глядя на ту, что улетала от него на другой конец света.
Домой мы ехали в полной тишине. Я крепко сжимала руку Виктора. Страж, отвернувшись, глядел в окно.
— Не все сказки кончаются одинаково красиво. Некоторые просто кончаются, — скажет он позже.
Возможно это и так, но впервые мне не хотелось верить.
Эпилог. Страж
Эпилог. Страж
Когда мне было тринадцать, я впервые спросил у матери, как она поняла, что любит отца? Его самого я не помнил, он погиб давно, но возможно это было и к лучшему. Меньше воспоминаний — меньше боли.