– Язлы! – сказал Нурли. – Помни, Язлы! Теперь семья остается под твоим присмотром. Тебе уже четырнадцатый, так будь действительно старшим. Прошу тебя, не обойди заботой малышей… – было видно, что он сильно волнуется. – Как говорится, добрая надежда – пол дела. И вы тоже – надейтесь! Старайтесь делать добро. И друг другу и всем людям… Надейтесь на лучшее! А если я уцелею, если вернусь, так все заботы опять станут моими… Но, сам знаешь, загадывать не стоит… И если уж судьба не даст мне больше увидеть родного крова, придется тебе платить мой долг…

Нурли замолчал на какое-то время, сглотнул сухоту в горле:

– Браслеты старшей гелнедже и все украшения младшей… Ты помнишь их? Так ты хорошенько запомни: налобные подвески, браслеты, девичий головной убор… Я все это отдал в фонд помощи фронту.

Мы переглянулись. Невольная и радостная улыбка мелькнула в его глазах. Я хорошо понимал брата: ему представилось, как все эти дорогие и старинные вещи из тяжелого серебра, покрытые золотом, превращаются в танки и пушки, чтобы непроходимой стеной стать на пути у врага.

Но потом взгляд Нурли опять стал твёрдым. И я опять понял брата: когда кончится война и семья опять крепко станет на ноги, я должен пойти в Мары на базар и снова купить украшения для наших женщин. Все точно, как было. Чтобы по справедливости, чтобы ничем не обидеть их!

– Ты ведь знаешь, Язлы, там на базаре, можно все достать. Хоть птичье молоко!

Я кивнул… Пожалуй, только слова про украшения были для меня новостью. Все остальное я уже слышал много раз. О том же говорил отец Агамураду, когда первым уходил на фронт. А потом Агамурад Довлету. А потом Нурли, склонив голову, слушал уходящего Довлета. Теперь пришла его очередь сказать все это мне.

Но, кажется, он еще что-то хочет произнести. Что-то, быть может, самое важное… Что же?.. Нурли молчал. Черные глаза его смотрели на меня с каким-то особым чувством. На душе у меня сделалось неспокойно и тоскливо. Я будто понимал его. И не мог понять до конца. Но взгляд брата навсегда отпечатался в памяти. Он и теперь стоит передо мной, живой взгляд, живого тогда Нурли.

II

Жена Довлета, Айсона – моя младшая гелнедже, я и Сарагыз, девушка из нашего села, поливали хлопчатник. Участок был неплохой, невдалеке от села. Весной в бригаде распределяли участки, и этот достался моей гелнедже.

Когда хлопчатник уже заметно подрос и работы прибавилось, к Айсоне приставили меня и Сарагыз. Скоро я выучился сам ухаживать за полем.

А забот, надо сказать, у поливальщиков всегда предостаточно… Вот, кажется, что и бороздок ты сделал сколько следует и земля будто бы вдоволь напилась водой. Но вдруг видишь: вон в том краю поля головы кустарников поникли. Значит, туда не дошла вода, бороздки остались сухими!