Несмотря на убогое, жесткое ложе, тепло и усталость приглушили в сознании девочки немолчный шум, стоявший вокруг, и вскоре убаюкали ее. Старик лег рядом с ней, и, обняв его за шею, она уснула.

Было еще совсем темно, когда она открыла глаза, не зная, долго ли, коротко ли продолжалось это сонное забытье. Кто-то прикрыл ее рабочей курткой от холодного ветра, врывавшегося сюда с улицы, и от палящего жара печи. Их новый друг сидел в той же позе, устремив застывший взгляд на огонь, — сидел совсем тихо, будто и не дыша. Еще не очнувшись как следует, она долго глядела на эту неподвижную фигуру и, наконец, испугавшись, не умер ли он, встала, нагнулась ж самому его уху и негромко окликнула его.

Он выпрямился и, точно не веря самому себе, перевел удивленный взгляд с лица девочки на кучу золы, где она только что лежала, потом снова посмотрел на нее.

— Я испугалась, не заболели ли вы, — сказала Нелл. — Ваши товарищи ни минуты не постоят на месте, а вы все сидите и сидите.

— Они знают мои привычки, — ответил он, — и не трогают меня. Иной раз только посмеются, но беззлобно. Вот кто мой друг — видишь?

— Огонь? — спросила Нелл.

— Да. Я его как себя помню, — последовал ответ. — Мы с ним беседуем все ночи напролет, и думы у нас одни и те же.

Девочка бросила на него недоумевающий взгляд, но он отвернулся, уйдя в свои мысли, а потом начал снова: — Это моя книга — единственная, которую я научился читать. И сколько всего она рассказала мне! Это музыка, я узнаю ее голос среди тысячи других, и поет он всегда по-разному. А если бы ты знала; сколько картин, сколько лиц, сколько видений мелькает передо мной среди раскаленных углей! Огонь все равно что моя память, — я гляжу на него и вижу всю свою жизнь.

Наклонившись к своему новому другу, девочка заметила, как заблестели у него глаза, как оживилось лицо, а он продолжал с легкой усмешкой: — Да! Я еще ребенком ползал здесь и спал здесь. В те времена за ним, за огнем, присматривал мой отец.

— А матери у вас тогда не было? — спросила Нелл.

— Нет, ее давно схоронили. Женщинам трудно в наших местах. Она не вынесла непосильной работы и умерла. Я узнал об этом позднее, от чужих людей, а с тех пор и огонь твердит мне то же самое. Должно быть, так оно и было. Я ему верю.

— Вы здесь и росли? — спросила девочка.

— Да, зиму за зимой, лето за летом. Сначала отец держал меня при себе тайком, а потом об этом узнали и все-таки позволили мне остаться. И огонь — вот этот самый огонь был моей нянькой. Он никогда не угасает — горит и горит.

— Вы любите его?

— Как же мне его не любить! Перед этой печью умер мой отец. Упал у меня на глазах — вот тут, где теперь тлеет зола… И помню, я думал, почему же огонь не поможет ему?