Вместо капора на ней был огромный чепец, принадлежавший в давние времена Салли Брасс, которая, как мы уже видели, руководствовалась при выборе головных уборов собственным, несколько причудливым, вкусом. Большие стоптанные башмаки не столько облегчали, сколько задерживали каждый ее шаг, потому что они то и дело сваливались у нее с ног и их приходилось долго разыскивать, путаясь в толпе прохожих. Бедняжку так измучили постоянные задержки, когда ей приходилось шарить в канавах и по грязным тротуарам в поисках этих предметов своего туалета, ее так толкали в темноте, так пинали, давили, швыряли из стороны в сторону, что она совсем запыхалась, выбилась из сил и, добежав в конце концов до конторы нотариуса, не могла сдержать слезы.

Все-таки ей удалось добраться сюда, какое счастье! В окнах горит свет, — значит, есть надежда, что еще не поздно. И вот маркиза утерла глаза кулаками, осторожно поднялась по ступенькам и заглянула в стеклянную дверь.

Мистер Чакстер готовился, видимо, к отбытию из конторы, так как он вытягивал манжеты из-под обшлагов пиджака, оправлял воротничок, крутил шеей, чтобы поизящнее приладить галстук, и, пользуясь в качестве ширмы поднятой крышкой своего бюро, украдкой взбивал бакенбарды перед треугольным осколком зеркала. Возле остывшего камина стояли двое джентльменов, и в одном из них она сразу признала нотариуса, а в другом, который уже застегивал пальто на все пуговицы, мистера Авеля Гарденда.

Произведя эти наблюдения, маркиза, выступавшая на сей раз в роли соглядатая, решила дождаться мистера Авеля на улице, где можно будет поговорить с ним без всяких помех и не на глазах у мистера Чакстера. Она так же осторожно сошла по ступенькам, перебежала на другую сторону улицы и уселась на крылечке против конторы.

Не успела маркиза устроиться там, как из-за угла, крутя головой во все стороны, пританцовывая на каждом шагу и то и дело сбиваясь с ноги, появился пони. Пони был впряжен в маленький фаэтон, в котором сидел какой-то мужчина, но и мужчина и фаэтон, видимо, мало его тревожили, так как совершенно не считаясь с ними и руководствуясь собственной прихотью, он поднимался на дыбы, останавливался, устремлялся вперед, снова замирал на месте, пятился, сворачивал вбок — словом, вел себя, как самое вольное существо в мире. Когда они подъехали к конторе, мужчина сказал весьма почтительным тоном: «Тпру!» — намекая этим, что если бы ему было дозволено выразить свое желание, то он не прочь бы остановиться именно здесь. И пони остановился — на минуту, но, спохватившись тут же, как бы такое послушание не создало нежелательного и даже опасного прецедента, стремительно взял с места, крупной рысью домчал до угла, завернул на всем ходу, поравнялся с дверью конторы и стал как вкопанный, на сей раз по собственному желанию.