Первый зал занимало жилище первобытного человека: громадный ствол могучего дерева, толстые лианы, пещера, посередине ее костер, шкуры, бивни, дубины… Гражданам почему-то этот зал нравился больше других, и они по два-три раза возвращались в него. Ближе к обеду некоторые посетители уже не в силах были сдерживать себя, залезли на дерево и повисли, раскачиваясь, на лианах, а в пещере, разлегшись на шкурах, пили пиво и пепси, стучали дубинами по бивням и, врубив на всю мощь магнитофоны, пели дурными голосами. Словом, горожане вполне чувствовали себя в своей тарелке.

– Сколько на завтра будет работы! Сколько работы! – то и дело восклицал Салтыков.

– Да не стони ты! – прервала его супруга. – Ты, что ли, будешь работать? Расстонался! Уберут, не в первый раз.

– И дай бог, не в последний, – вздохнул Верлибр. – Единственный источник поступлений остался. Ты Василий Иванович, смотри, не забудь в смету включить подвал и чердак.

День открытых дверей музея закончился в шесть вечера, и двери закрыли. Допоздна приводили здание в порядок. Все по домам разошлись после десяти часов.

С утра все собрались у Верлибра. Скоробогатов представил смету убытков, нанесенных музею праздничными толпами. Директор просмотрел ее, ткнул пальцем:

– Добавь также туалет на втором этаже и душевую в фондах. И все умножь на два.

– На два? Не дадут.

– Дадут-дадут. Они как раз все заявки на два и делят.

Тюрьма

Тюрьма

Тут Скоробогатов вспомнил, что сегодня приезжает фотохудожник Перхота с выставкой.

– Как же так! – то и дело бил он себя по лбу. – Забыл! Начисто забыл! Старею, черт возьми!

Элоиза поежилась:

– Что-то зябко, дует.

– Брось, дует! Духота такая. Хорошо, я все подготовил, и место, и рамки, и стекла, даже веревочки, – успокоил сам себя главный хранитель.

– Всё готово? – строго спросил Верлибр. – А то, смотри, сам рекомендовал.

– Кто такой? – спросил я у Скоробогатова.

–Знаменитость. Фотохудожник. Последний писк. Известен в Европе, Америке, даже в Японии. Да он выставлялся уже у нас, и не раз.

Элоиза, обняв себя за плечи, вышла из комнаты. Верлибр кивнул ей вслед и укоризненно бросил главному хранителю: