– Подбрось-ка в котел кошачьего помета…

– И спермы висельника, для аромата…

– Пену, пену сними! Через край перельется…

– Отстань, дура! Там самые альбумины с глобулинами!

– Вы Бореньку случайно здесь не видели? – преодолевая тошноту, спросила Вера Сергеевна.

Но они посмотрели сквозь нее, как сквозь пустое место.

– Младенец, кажись, вякнул? – сказала одна.

– Хорошо бы его сюда, для навару, – сказала вторая. – Да и с жирка бы его, глядишь, не ослепли.

Подружки облизнулись и хихикнули.

– Цыц вы, девки! Не отвлекайтесь на болтовню! – окрикнула их старшая. – Подбросьте-ка лучше в костер кизяк бешеного быка и вязаночку сушеного нетопыря. Вот так. Не жалей, не жалей. Смотри, как зачадило славно! Приговаривайте, приговаривайте! Хотя нет, сперва достаньте-ка этого новенького. Осторожно, не повредите его мандрагору. Я потом дудочку из этого корня сделаю. Ты смотри, из болота так приятно козлиным мужским духом несет, прямо как от мэтра Леонардо. Эх, помню, не так давно, лет сто, наверное, назад, а может, двести, на танец пригласил меня любезник с конскою ногой… Ну, волокита! Что рты раскрыли? Тащите же, тащите этого скорей…

У Веры Сергеевны потемнело в глазах, она чувствовала, что теряет силы и сознание.

Очнулась она в машине, куда ее принес Грибков.

– Ну, как вы, Вера Сергеевна? Вам лучше?

Вера Сергеевна слабо кивнула головой, облизала языком пересохшие губы, и они снова тронулись в путь.

– Кто это был? – спросила она у Грибкова.

– Кто? – не понял тот.

Очнулась Вера Сергеевна, ударившись на повороте плечом о ручку двери. Черная непроглядная ночь с далекими, как чужие жизни, звездами заполняла все вокруг, и в ней, в этой черноте, остался ее Боренька, ее маленький добрый мальчик. Погубили они тебя, ненасытные женщины!

И снова забытье и тоска по Боре. Почему она жила в вечном страхе за него? Если знала о его ужасном преждевременном конце, почему не предупредила заранее? Если не знала, почему волновалась всю жизнь?

***

Пели соловьи. Так и есть, соловьи, она не могла ошибиться. Это были они. Удивительно, в городе поют соловьи. Пахло тополями, пахло яблоками и свежестью. Нет, не дезодорантом, не рекламой, пахло уличной свежестью, в которой мало машин и нет проституток. Машина стояла возле большого пятиэтажного здания. Здание было ей знакомо и с чем-то связано в ее жизни. С чем?