– Была, – ответила Катя. – Как живешь, Федя?

– Ты хочешь сказать: как жил? Как жил, так уж не живу.

– Ты по-прежнему мрачен. А я на пенсии, Федя. Тридцать семь ролей отбабахала. А самую важную, как оказалось, и не сыграла – саму себя! Да-да, Феденька, тридцать семь ролей! Зачем они мне? Только сейчас поняла, что они растащили меня, не позволив ни разу остаться самой собой.

– Это ты сейчас так говоришь. Нужны были, раз играла.

– В этом числе, конечно, есть своя прелесть, в нем столько еще молодости… Его я похоронила семь лет назад, – видимо, на лице Федора был вопрос, и она ответила. – Детей, Федя, нет. Внучка? – обратилась она к молчавшей Маше. – Ну да. Да-да, Маша?

– Да, Маша. А вы Екатерина Александровна?

Душа – геометрическое место точек, равноудаленных от органов чувств. И если любой из этих органов в любой своей точке вдруг почувствует боль, боль эта тут же отдается в душе.

Катя вопросительно взглянула на Федора. Тот кивнул ей головой: мол, рассказал, что ж тут такого? Он невольно обратил внимание, как часто Катя произносит его имя.

– Я вас себе именно такой и представляла, – сказала Маша.

– Старой?

– Нет, такой. Я помню, конечно, вас по тому вечеру.

– Да, помню, шумно было… Весь вечер орали и били в сковородку. В театре всегда есть такие.

– Где живешь, Катя?

– На Вознесенском, Феденька. Дом старый. Скоро сто пятьдесят лет. Я себя в нем чувствую вполне молодой. Окна в дворик. Три дерева, кошки, голоса до утра. Что примечательно, Федя, совершенно не слышно шума проспекта. Магазин в соседнем доме. Две комнаты. А вы, Маша, работаете? Учитесь? Какая она у тебя, Федя, славная!

– Работаю. В фирме одной. В Пушкине.

– Каждый день ездите?!

– У меня машина.

– Вы совсем не похожи на секретаршу.

– А я и не секретарша. Я исполнительный директор.

– Да? – удивилась Катя. – А сколько вам лет?