Мы проводим баночное время в лесах и горах. Города с их навозной вонью и зеленым потреблением напоказ мы не любим.

Читательнице, конечно, хочется узнать, как детская секс-травма отразилась на моей жизни, прокачал ли я гештальт перед тем как закрыть его навсегда, и все такое прочее. Как писал поэт Пушкин, «читатель ждет уж рифмы «позы»: по жанровому закону в конце мемуара обязателен каминг-аут.

Вот он.

Когда мы вылазим на нулевой таер, где у нас с Гердой одно тело на двоих (это не мастер-режим – многие решения принимает ее имплант), бывает, что мы запираемся на сибирском сеновале, и я слизываю с нашего электронного жезла варенье, бренд которого мне нельзя называть по досудебному соглашению с производителем. В эти минуты я понимаю, что чувствовала сибирская нейролесбиянка, надругавшаяся когда-то над моим детством.

Я почти ее простил. Главным образом потому, что знаю теперь – в переживании, ради которого она так рисковала, нет никакой радости. Но это еще не все. Иногда я могу погладить нашим общим с Гердой прибором какую-нибудь хорошенькую сибирскую кошечку.

Признаюсь в этом наконец открыто – я не вижу в гладилизме ничего позорного, низменного или страшного. Даже не надейся, бро. Такая же тщета, как и все остальное. Но за восемьдесят лет отсидки Айпак убедил меня, что уважать другого недостаточно. По уикэндам можно и нужно подрабатывать другим самому. Я делаю через Герду и кое-что еще. Намекну: фембокс – не просто контактный спорт, а еще и путь длиной во всю жизнь, и я верю, что русская школа будет когда-нибудь одной из сильнейших.

На нулевом таере наше общее тело много передвигается по планете, занимаясь спортом, благотворительностью и случайными половыми связями (номинально все это делает Герда, но я регулярно высовываюсь к ней из банки и не даю использовать профессиональное спортивное снаряжение для унижения мужчин). Нам хорошо вдвоем. Конечно, в гамбургском смысле каждый подлинный творец одинок – но я часто забываю об этом во время секса под нейростимуляцией, и ноша моя легка.

Все это совсем не затрагивает мою душу, потому что в ней давно не осталось ни отвращения, ни привязанности к происходящему. Для меня физическая близость с другим человеком – как мыть пол или полоть грядки, и нужно мне это примерно как Ходорковскому бассейн.

Иногда я на пару недель засылаю Герду в Сибирь пожить в какой-нибудь сельской гостинице вроде «Места Симы», где мы проходили ГШ-реабилитацию. Там я жду связи с духом господина Сасаки или хотя бы с его маяком.

Дух не всегда обращается ко мне прямо, но интересные мысли и идеи посещают, и я делаю из них новые вбойки.