С одной стороны – издатель и редактор «Пути», глава «Имка-Пресс», с другой стороны – преподаватель Сорбонны. И он пишет книгу за книгой. Собственно, в эмиграции у него, как и у Шестова, наивысший подъем творчества. Пребывание в Париже благотворно повлияло на его философскую музу.

Я до сих пор не могу понять одну загадку. Всемирно известным его сделала далеко не лучшая, но самая известная его брошюрка: в 1923 году он пишет книжечку «Новое Средневековье». По-моему, довольно заурядная книга. Но она тут же была переведена на 14 языков, и как-то именно она его прославила во всем мире. Я совершенно не понимаю почему: она ничуть не лучше и не хуже, чем десятки других его книг. Бердяев пишет биографии Достоевского, Хомякова, Леонтьева. Он пишет ряд книг по истории русской культуры и философии: «Русская идея», «Истоки и смысл русского коммунизма».

В двадцатые – тридцатые годы Бердяева не очень любят в русской эмиграции, потому что считают еретиком. Вы увидите, у него очень сильно взгляды отходят от ортодоксального православия. А надо сказать, что в целом русская эмиграция была довольно правой, белой эмиграцией. И белые считают его красным, потому что он для них социалист, не является таким однозначным критиком большевизма, как остальные; у него более сложное отношения. Он говорит, что надо разобраться не с большевистской властью, а с русским народом, с русской революцией, правдой ее корней и причинами ее поражения. Революцию он поддерживает, большевиков, конечно, нет. От церкви он во многом отходит по многим позициям. Поэтому его считают «красным». Правые его ненавидят.

С другой стороны, наступает страшный 1940 год. Франция оккупирована немецкими войсками. Бердяев резко настроен против нацизма, в отличие от очень многих русских эмигрантов, того же Мережковского. Особенно после 1941 года, после нападения Германии на сталинский Советский Союз. Бердяев не скрывает своих резко антинацистских взглядов, но его не тронули. Старичок живет в пригороде Парижа – Кламаре, к нему заходят поглазеть на него немецкие офицеры, некоторые из них говорят, что они любят его философию. У него в доме позволяется говорить какие-то откровенно антинацистские вещи… Ну, в общем, повторяю, он в гестапо не попал. Может быть, не поднялась рука на старенького человека, не знаю. Ни царские жандармы его не убили, ни чекистские палачи, ни палачи нацистские. В общем, факт тот, что войну он пережил без последствий.

После войны у него даже возникла совершенно сумасшедшая идея – к счастью, она быстро рассосалась – поехать в Советский Союз. На почве сочувствия Советскому Союзу в войне. Но тут случились процессы травли Ахматовой и Зощенко, начались всякие другие передряги; он на все это посмотрел и сказал: нет, пока там царит «диалектический материализм» и удушение всего живого и вольного, мне делать в Советском Союзе нечего. Ну и правильно, здраво рассудил. Все-таки прожил на два года подольше в результате.