Эта всеобщая взаимная травля, доносительство, выслеживание, страшно же открыть интернет, какие волны просто дерьма ходят по нашей жизни. И многие уверены, что уже ничто, кроме войны, не вернёт людям память о морали. И все вспомнят, что нехорошо предавать, нехорошо клеветать, нехорошо мучить родителей или детей. В общем, вернутся какие-то базовые ценности. Война их действительно вернула, но реализация этих ценностей в литературе наступила с огромной отсрочкой. После чудовищной железобетонной фальши тридцатых, сороковых, пятидесятых годов, только начиная, пожалуй, с 1954–1955-го в литературу возвращается некоторая свобода.

Оттепелей, как вы понимаете, было две. Первая закончилась в 1958-м разгромом Венгрии и травлей Пастернака. Вторая началась в 1960 году, когда Хрущёву надо было повалить так называемую антипартийную группу, как-то расправиться со сталинистами, и он кратковременно привлёк на свою сторону интеллигенцию. Так начался, в общем, самый плодотворный, четвёртый период русской литературной истории, это 1961–1968 годы, условно говоря.

Есть, конечно, отдельная, мы будем о ней подробно говорить, отдельная волна первой оттепели, когда главным прозаиком был Тендряков, а главным поэтом – Мартынов. Это правда, но полуправда, и ещё очень половинчатая. Появившийся тогда же Слуцкий, всё-таки он уже человек более поздних шестидесятых, потому что шедевры свои он написал позже. А вот Мартынов – это именно такая лирика, очень качественная, но пустоватая. Тендряков – это писатель, конечно, глубоких и интересных нравственных конфликтов, но по большому счёту искусственных, потому что эти конфликты все смоделированы, выморочены из советской реальности, а объяснить, почему она вымороченная, он не мог до самых последних своих произведений, он всегда ставит читателя и автора, самого себя, перед очень жёстким моральным выбором, но этот выбор чаще всего искусственный, потому что условия, в которых он задан, – больные, вымороченные условия, как у Чернышевского, грязь здоровая и грязь больная. Конечно, Тендряков не заменит никак серьёзных писателей шестидесятых, таких как Трифонов, Аксёнов, Стругацкие, и таких, как Солженицын, которого почему-то рассматривают обычно вне этого контекста, а ведь в шестидесятые годы Солженицын ещё советский писатель, хотя его книги в основном ходят по рукам.

Вот этот период оттепели, когда сразу новый уровень правды задан не напечатанными, но ходящими по рукам рассказами Шаламова, напечатанным «Одним днём Ивана Денисовича», напечатанным «Обменом» Трифонова. Это уровень удивительной творческой свободы. Но, к сожалению, это длилось совсем недолго.