Из Москвы доходили смутные слухи о постоянных столкновениях между ляхами и ополченцами. Поговаривали о голоде и людоедстве среди запертых в Кремле. Боярская дума еще рассылала предписания, но они мало кого волновали. Города уже давно списывались между собой, минуя столицу. Делились сведениями, планами и совместно решали, как жить дальше.
Однажды холмогорский купец, привезший письма от воевод Архангельского городка, рассказал, что в начале лета на мезенский берег вынесло лодку с двадцатью полумертвыми немцами. Изможденные посеревшие люди с обмороженными конечностями поведали о трех больших кораблях, затертых льдами далеко на востоке. О лютой зиме, вечном мраке, болезнях и чудовищах, унесших две сотни человеческих жизней. Даже в таком потрепанном виде, выжившие мало походили на купцов и напоминали скорее потерпевших жуткое поражение ландскнехтов, поэтому воеводы не поверили байке про торговую экспедицию. Немцев быстро погрузили на отходящее в Голландию судно и отправили домой, чтобы они одним своим видом доказывали опасность и бесполезность походов на крайний север.
Только осенью Макарин наконец перевалил через Каменный Пояс и добрался до центральных земель. Длинный караван почти два месяца плелся под охраной сотни стрельцов от Соли Камской через Устюг и Ярославль, постоянно отстреливаясь от наседающих разбоев и со страхом ожидая появления более многочисленных врагов. Говорили, что некоторые разбойные отряды насчитывали тысячи человек и даже имели конницу и пушки.
Ростов их встретил колокольным звоном и известием о том, что в Москве окончательно разгромили ляхов. Ополчение вошло в Кремль. А озверевшие от голода и людоедства бояре с семьями, слуги, приказные и поляки – из Кремля вышли. Пожарскому с большим трудом удалось удержать казаков и ополченцев от расправы. Только тогда Макарин наконец понял, что его доклад никому не нужен.
Москва расстилалась перед ним, огромная, пустая и черная. Обезлюдевший сожженный и полуразрушенный город казался призраком, и призраками были немногочисленные прохожие, что тенями жались к заборам и стенам домов. Только ближе к центру становилось оживленнее. Здесь стучали топоры, ползли дроги с материалами и кричали мастеровые. Город начинал постепенно отстраиваться и отходить от потрясения. А Макарин медленно ехал по улицам, мимо развалин, пожарищ и следов недавней бойни, и думал, что видит зарождение совсем нового города. Что старая Москва окончательно исчезла, была неоднократно сожжена, осквернена и растоптана. И что сейчас все будет по-другому.