Он стоит и смотрит, и я тоже смотрю, сидя на грязной и колючей от мелкого гравия земле, как внизу пылает мой Жучок. Жирный черный дым столбом поднимается немного вверх, потом этот столб будто ломается и клонится в сторону, а дальше льнет к земле, стекая в глубину оврага. Его треплет там легким ветерком, как траурный флаг. Букашку жаль до безумия, но себя в сто раз жальче. Ноге горячо, кровь заливает штаны, и я пытаюсь свести вместе разрезанные края ткани. Руки подрагивают, а пальцы не желают слушаться. Мужик оглядывается.

— Не лезь к ране, убери руки. Сейчас окажу… Это где-то кусочек стекла остался — распороло.

Отрезвляет не жесткость его тона — это мне как раз понятно, и даже не боль… приводит в себя не к месту уютное и мягкое — «кусочек». Не кусок, а почему-то — кусочек. Господи… пробирает меня ознобом с макушки до пяток — я же сейчас чуть не сгорела живьем!

Все так же сидя на сырой обочине, дергано достаю из кармана куртки телефон — самую простую Нокию с минимумом функций, нам разрешается иметь только такие — никаких смартфонов. Набираю 112 и слушаю перечисление вариантов, выбираю из них полицию. Отвечают неожиданно быстро, и я говорю:

— Меня хотели убить, подстроена авария. Машина сгорела, но меня успели выдернуть.

— Девушка, — женский голос звучит спокойно и уверенно, — по порядку, пожалуйста — ваше имя, где вы…

— Я Катерина Мальцева, работаю в Шарашке, меня хотели убить, — упрямо и сердито повторяю я, а голос предательски дрожит.

Тон голоса моей собеседницы немного меняется:

— У вас своя служба безопасности. Почему вы сразу не вызвали…

— Я хочу заявить о покушении на мою жизнь на автомобильной трассе, — перебиваю я, — на пятнадцатом километре в сторону Торошина. Жду вас здесь.

— Медицинская помощь нужна? — интересуется напоследок моя собеседница.

— Нет… нет, не нужна, — останавливаю я взгляд на возвращающемся ко мне спасителе — у него в руках автомобильная аптечка.

— Нужна следственная бригада или кто там у вас обычно? — заканчиваю уже почти шепотом.

Мужчина уверенным движением раздирает на мне джинсы еще сильнее и закрывает длинный порез содержимым перевязочного пакета, потом плотно бинтует прямо поверх разодранной штанины широким бинтом. Я смотрю, как он это делает, радуясь, что в рану не попала грязь — я как-то извернулась в падении, оберегая место пореза.

Прямо за его спиной — столб черного дыма, но к нам запах гари не доносится, я слышу только резковатый запах его парфюма — подчеркнуто мужской, мне такой не нравится. Когда перевязка закончена, он подает мне руку, и я улыбаюсь ему сквозь слезы. Они плывут и плывут из глаз, и ничего с этим не поделать… я даже не понимала, что плачу.