Конторщик в своей каморке не выдержал и одобрительно захлопал в ладоши, но в ту же минуту, почувствовав неуместность своего поступка, поспешно загреб огонь и потушил последнюю слабую искру.
— Если от вас я услышу еще что-нибудь в этом роде, — сказал Скрудж, — то вам придется отпраздновать свое Рождество потерею места. Однако, вы изрядный оратор, милостивый государь, — прибавил он, обращаясь к племяннику, — удивительно, что вы не член парламента.
— Не сердитесь, дядя. Пожалуйста, приходите к нам завтра обедать.
Тут Скрудж, не стесняясь, предложил ему убраться подальше.
— Почему же? — воскликнул племянник. — Почему?
— Почему ты женился? — сказал Скрудж.
— Потому что влюбился.
— Потому что влюбился! — проворчал Скрудж, как будто это была единственная вещь в мире, еще более смешная, чем радость праздника. — Прощай!
— Но, дядюшка, вы ведь и до этого события никогда не бывали у меня. Зачем же ссылаться на него как на предлог, чтоб не придти ко мне теперь?
— Прощай! — повторил Скрудж вместо ответа.
— Мне ничего от вас не нужно; я ничего не прошу у вас: отчего бы не быть нам друзьями?
— Прощай!
— Сердечно жалею, что вы так непреклонны. Мы никогда не ссорились по моей вине. Но ради праздника я сделал эту попытку и останусь до конца верен своему праздничному настроению. Итак, дядюшка, дай вам Бог в радости встретить и провести праздник!
— Прощай! — твердил старик.
— И счастливого Нового года!
— Прощай!
Несмотря на такой суровый прием, племянник вышел из комнаты, не произнеся сердитого слова. У наружной двери он остановился поздравить с праздником конторщика, который, как ему мы было холодно, оказался теплее Скруджа, так как сердечно ответил на обращенное к нему приветствие.
— Вот еще другой такой же нашелся, — пробормотал Скрудж, до которого донесся разговор из каморки. — Мой конторщик, имеющий пятнадцать шиллингов в неделю да еще жену и детей, толкует о веселом празднике. Хоть в сумасшедший дом бедняга…