– Да, и он у тебя есть, а у него есть ты.

– Да… – Мама снова начала уходить в себя.

– Ну, я пойду. Я буду писать тебе длинное письмо каждые выходные, а если я вдруг тебе понадоблюсь, то попроси кого-нибудь мне позвонить, и я тут же приеду ближайшим поездом.

– Спасибо.

Элизабет встала. На ней были серая фланелевая юбка и темно-серые свитер и кардиган, и, чтобы добавить в одежду яркого цвета, она приколола на кардиган букетик фиалок из фиолетового бархата, с листочками из тафты. Внезапно она сняла букетик и приколола их на мамин кардиган. Букетик смотрелся совершенно неуместно.

– Спасибо, – произнесла мама.

– Ты славная девочка, хорошая дочка, – сказала морщинистая старушка на соседней кровати, разговаривавшая с Элизабет вчера.

– Его все равно у нее заберут, чтобы она себе вреда не причинила, там булавка, – предупредила другая соседка с одутловатым лицом и короткой прилизанной прической в стиле 1920-х.

– Не важно, – ответила Элизабет. – Пусть хотя бы немножко поносит.

* * *

Отец безучастно выслушал объяснения Элизабет про болезнь мамы и покачал головой на предположение, что все началось давным-давно и теперь всего лишь вышло на поверхность.

– Когда твоя мать жила здесь, с ней все было в порядке. В полном порядке. У нее стало плохо с головой, когда она уехала с тем Гарри Элтоном и стала жить в нищете. Здесь она имела все, что могла пожелать. И слышать не хочу, что ее нервы сдали в этом доме.

– Возможно, ты прав, папа, – вздохнула Элизабет. – Я просто хотела объяснить, что сказал доктор.

– Мы никому ничего про нее не расскажем. Я человек справедливый и сострадательный. – (Элизабет не поняла, к чему он клонит.) – Я мог бы рассказать всем, коллегам в банке и знакомым по бриджу, что Вайолет тронулась умом и попала в дом умалишенных, но я не стану никому ничего говорить. Пусть в их памяти она останется такой, какой была, чтобы они не болтали, что она получила по заслугам.

– По заслугам?

– О да, люди сказали бы, что она ожидала лучшей доли, когда уехала, бросив дом и ребенка, но ничего путного у нее не вышло. Но нет, я им ничего не скажу.

– Очень великодушно с твоей стороны, папа, – ответила Элизабет, закрывая глаза, чтобы не выдать свое крайнее отвращение к его мелочному поведению: он вел себя как старуха, брюзжащая «А я тебе говорила!».

– Нет, я всего лишь отношусь к ней по справедливости. Что было, то прошло. Когда-то твоя мама доставила нам неприятности, а теперь у нее самой проблемы. Такова жизнь, нет смысла усугублять ее наказание, рассказывая людям, которых она здесь знала, что с ней произошло. Как по мне, пусть все остается как есть.