– А что ты хочешь, чтобы он сказал?

– Не знаю… Я не ожидала, что ему настолько все равно. Однажды я прямо его спросила…

– И что он ответил?

– Он ответил: «Ты же меня знаешь, киска, я не привязываю людей к себе» – и напомнил, что я не возмущалась, когда он встречался с другими женщинами, и он не собирается играть роль ревнивого любовника. Я сказала ему, что не поднимала шума, когда он встречался с другими женщинами, и хотела бы, чтобы он сыграл роль ревнивого любовника ради меня. А он заявил, что я выбрала неподходящего актера для такой пьесы.

– Гм… ну… он хотя бы признался прямо и честно… – выдавил обескураженный Гарри.

– Да. На чем все и закончилось. Больше ничего не будет. Любовь, надежды – все кончено. Наши отношения шли только в одну сторону – от меня, а с его стороны он не давал ничего. Я ему не нужна.

– Так вы с ним еще встречаетесь? – забеспокоился Гарри на случай, если его друга Джонни бросают из-за сумбура в запутанных женских чувствах.

– О да, конечно. Мы видимся у Стефана, а иногда утром в воскресенье. Мы покупаем газеты и проводим утро в постели. Я всегда думала, что это наше с ним время…

– А Генри… он не думает, что…

– Я не сплю с Генри. Но он мне очень нравится. Он боится признаться в серьезности своих намерений. Вдруг я отвечу, что предпочитаю Джонни. Я знаю, звучит нелепо, но именно так обстоят дела. Все мы ходим по канату – все, кроме Джонни…

– Я уверен, что в итоге все обернется к лучшему. – Гарри потрепал ее по руке.

– Да, я тоже в этом уверена, – задумчиво согласилась Элизабет. – Однако, как почти во всех случаях в жизни, именно Элизабет Уайт придется принять решение о том, что именно будет лучшим. Никто другой за нее этого не сделает.

* * *

Случилось так, что тетушка Эйлин узнала про маму, поскольку Эшлинг позвонила в Кларенс-Гарденс, чтобы поболтать, и отец объяснил ей, почему Элизабет нет дома. Когда Элизабет предложила отцу рассказать про похороны, он и слышать ничего не захотел, заявив, что для него мама умерла давным-давно.

– Мамина подруга, мать Эшлинг, прислала мне весьма любезное письмо, – с удивлением сказал он. – Очень здравое и по существу. Там лежит еще одно с ирландской маркой, для тебя. Видимо, она написала нам обоим. Она и впрямь говорит совершенно разумные вещи, без всяких глупостей.

Элизабет задумалась, что же написала тетушка Эйлин, что отец такой довольный, поскольку в ее собственном письме содержался только поток чувств и воспоминаний. Эйлин вспоминала все хорошее, что случилось с ними в молодости, и как мама написала ей о рождении Элизабет и в больнице сказали, что впервые видят столь идеального ребенка, и как Эйлин посмеялась, потому что в больнице Килгаррета ей говорили то же самое про Шона и Морин. Эйлин просила Элизабет помнить про маму только хорошее и отодвинуть плохое. Именно так она сама поступила с воспоминаниями о Шоне: всегда помнила его смеющимся и энергичным, приносящим ей букет на день рождения или поглощенным чтением книги и никогда не вспоминала его ссоры с отцом, обиды и, самое худшее, как его разорвало на кусочки взрывом мины. Элизабет должна постараться думать о матери как о ком-то похожем на нее саму: отчасти серьезную и практичную, а отчасти – взбалмошную, но не как о человеке в психиатрической лечебнице. Только не это.