Челюсть у меня дрожит. Все летит к чертям. Адриан, вся наша любовь, наша общая жизнь, которую я принимала как нечто само собой разумеющееся. Мне вспоминается, как он купил целую упаковку тестов на беременность, предвкушая, как мы будем любоваться двумя розовыми полосками. Он тер меня по спине, когда тесты были отрицательные, и говорил, что наш час еще пробьет. Вот он пробил, но ему это уже не нужно.

Он закидывает спортивную сумку на плечо. Губы – прямая линия, брови сведены. Вокруг глаз – ни ямочек, ни морщинок. Я так и не подпустила его к себе настоящей – к женщине, которая никогда не могла вовремя остановиться.

– Я люблю тебя, – говорю я ему в спину. – Я правда тебя люблю.

Он замирает на пороге, но не оборачивается.

– Ты не знаешь, что такое любовь. И не знала никогда.

Он оставляет дверь нараспашку, хотя у него куча причин хлопнуть ею со злости. Нужно бежать за ним, бороться за него – за нас обоих. Но он заслуживает откровенности, а если я сяду и расскажу все как есть, он и так меня бросит.

Может, лучше пусть он уйдет, считая меня обманщицей и лгуньей – но не убийцей.

Может, без меня ему будет лучше.

Я сползаю на пол, задрав платье. Запрокидываю голову и устремляю взгляд в потолок. Наверное, в последние мгновения жизни Флора созерцала эту же унылую бежевую красочку – пока ее глаза не перестали видеть. А может быть, над ней нависала Салли, глядя, как из нее вытекает жизнь, и напоследок Флора увидела лишь ее гаденькую усмешку. Надеюсь, что нет.

Раздается деликатный стук в дверь. Я вытираю лицо. «Адриан». Он вернулся, он хочет дать нам шанс. Мы пойдем к семейному психотерапевту. Вот Билли и Райан несколько лет назад ходили, когда, по ее словам, «окончательно перестали друг друга переваривать». Мы все преодолеем.

– Я таких дров наломала, – говорю я. – Давай поговорим.

Дверь медленно открывается, и первое, что я вижу – это ноги. А на ногах – тапочки. Тапочки с зайчиками. Их выпученные глаза таращатся по сторонам. Именно в этих тапочках Флора вечно шаркала по комнате. Эти розовые зайчики свисали с кровати, когда она смотрела фильмы на ноутбуке, когда говорила по телефону с Кевином, когда печатала длинные письма сестре.

Сестре, которая на все письма исправно отвечала. Которая, с трясущимися губами, сказала журналистам, что человек, виновный в гибели Флоры, однажды за это заплатит. Все решили, что она о Кевине.

– Ну наконец-то ты готова во всем признаться, – мягко говорит она. Лицо у нее точь-в-точь как у Флоры – только намного жестче.

То самое однажды настало.

39. Сейчас

39. Сейчас