– Садитесь, я принесу меню.

Чувствую, что все смотрят на нас, пока мы идем к столику у окна. Может, зря мы сюда пришли? Едва мы присели, как к нам подходит женщина. Это Ханна Бёрк, мать Кэти.

– Как ты смеешь появляться здесь? Твои родители убили моего ребенка…

– Простите, миссис Бёрк… – начинает Оливия, подбородок ее дрожит.

– Так, стоп! Ей не за что извиняться! – резко говорю я. – Мне очень жаль вашу дочь, но Оливия не виновата в ее смерти. Она такая же жертва, как и ее подруги.

Миссис Бёрк плюхается на сиденье напротив нас, опускает плечи. Я замечаю, что другие посетители в ожидании смотрят в нашу сторону.

– Мой Тревор умер, так и не узнав… – Она всхлипывает.

Подходит еще одна женщина, низенькая кругленькая блондинка.

– Ханна, дорогая, ну что ты… – Она обнимает миссис Бёрк и поднимает ее со стула. – Оливия не виновата, она ни в чем не виновата.

Я наблюдаю за тем, как она доводит миссис Бёрк до своего столика.

– Господи, – шепчет Оливия. – Я чувствую себя отвратительно. Может, пойдем?

– Конечно, – соглашаюсь я, вставая.

Мы уходим, и я понимаю, что все внимательно за нами следят. Хочу сказать Оливии, что так будет всегда, если она останется в этом городе. Но потом вспоминаю – для нее все так и было с момента аварии. Она привыкла.

Я отвожу ее назад, в конюшни, где она в полной безопасности. По дороге мы заезжаем на заправку, чтобы купить круассаны. К счастью, сегодня нет забронированных уроков верховой езды, поэтому никто не должен прийти.

– Все эти лошади твои? – спрашиваю я. Мы идем во двор из холодного офиса, где нам удалось наконец позавтракать.

– Нет, только Сабрина. Остальные чужие, мы просто за ними ухаживаем. Те, кто разрешает использовать своих лошадей в школе верховой езды, платят меньше.

Оливия делает все на автопилоте. Я изо всех сил стараюсь помочь, но лошади пугают меня.

– Я не смогу все это содержать одна, – говорит Оливия, подкидывая сено в сетку.

– А что, если отменить уроки и закрыть школу на несколько дней? У тебя будет время подумать. Может, наймешь кого-нибудь в помощники?

Она молчит в ответ, только сжимает губы так, что те белеют. И я понимаю, что ей нечего сказать мне. Нет никого, кто мог бы помочь.