У Аяко был строгий распорядок дня, от которого она не любила отступать.

Каждое утро она поднималась с рассветом, съедала незамысловатый завтрак из риса, супа мисо, нескольких пикулей и небольшого кусочка рыбы, которую запекала в газовой духовке. Аккуратно сложив после сна футон и убрав его в шкаф, она облачалась в одно из своих многочисленных кимоно, тщательно выбирая узор на одежде в соответствии со временем года. После этого Аяко преклоняла колени на татами перед скромным буцуданом[15] с двумя стоя-щими рядом черно-белыми фотографиями: на одной был запечатлен ее муж, на другой – сын. Поскольку сделаны они были с большим интервалом во времени, мужчины на снимках казались примерно одного возраста.

И оба слишком рано покинули этот мир.

Сдвинув вбок входную дверь, Аяко покинула свой старенький традиционный японский домик на склоне невысокой горы и, чуточку прихрамывая, отправилась знакомыми задворками и улочками Ономити к маленькому кафе, которое она держала в самом центре крытой сётэнгаи[16], начинавшейся напротив железнодорожного вокзала. Вышла она пораньше, пока толпы служащих в деловых костюмах, с портфелями и зонтиками не заторопились на поезд до Хиросимы, пока все улицы и тропинки не заполонили – кто пешком, кто на велосипеде – школьники разных возрастов. Успев даже до того, как местные домохозяйки потянулись к торговым лавкам, чтобы купить рыбу, овощи и мясо на ужин.

Аяко любила свой городок в столь ранний час.

Приятным развлечением для Аяко было каждое утро шествовать одним и тем же маршрутом и ежедневно подмечать на нем какое-нибудь изменение. День за днем она проходила мимо таких же ранних пташек, как она сама, с неизменной приветливостью улыбалась им, кивала и с каждым по очереди здоровалась. Все в городе знали Аяко, и она знала почти каждого в лицо. Сама бы про себя такого не сказала, и все же факт оставался фактом: она была чрезвычайно известной жительницей Ономити. Время от времени по пути к своей кофейне Аяко встречала какого-нибудь туриста из Токио, Осаки или других мест и тогда склоняла голову и приветствовала его точно так же, как и любого земляка.

Впрочем, не столько люди привлекали ее внимание во время этих утренних прогулок (людей ей с лихвой хватало за день в кафе!), сколько завораживал непрестанно меняющийся пейзаж самого городка.

Свое небольшое каждодневное путешествие Аяко расценивала как время, проведенное наедине с собой, дающее возможность привести в порядок мысли и понаблюдать за миром вокруг. И в обязательном порядке она каждый день останавливалась в одной и той же точке – высоко на склоне горы, на бетонном переходе с железным ограждением, откуда открывался лучший вид на раскинувшийся внизу город. Здесь она всякий раз простаивала какое-то время, упираясь в металлические перила своими щуплыми уцелевшими пальцами (а также короткими культяпками потерянных пальцев) и любуясь многочисленными домиками, уютно примостившимися вдоль побережья. Она скользила взглядом по домам со светло-голубыми черепичными кровлями, плотно прижавшимися друг к другу, точно рыбья чешуя, между морем и горой. Затем ее взор сдвигался дальше, вглубь прекрасного пейзажа, обозревая Внутреннее море Сэто[17] и мириады островов, как будто реющих на горизонте. Лодки и паромы привычно скользили туда-сюда по безмятежной водной глади. Однако со сменой времен года, даже с каждым новым днем цепкий глаз Аяко замечал какое-то изменение, и это являлось в ее жизни неиссякающим источником радости.