– В произведениях Сугуро его вера нашла новый смысл, новую ценность в том, что называют грехом. Жаль только, я, человек нерелигиозный, не слишком хорошо понимаю, что это за штука такая – «грех». – Кано замолчал, выдерживая ироническую паузу.

В зале раздались смешки.

– Сочувственно, чуть ли не с любовью описывая человеческую греховность, Сугуро демонстрирует в своих произведениях, что под грехом скрывается блуждающая в темноте жажда воскрешения. Он говорит, что в любом грехе, в любом преступлении таится жажда найти путь к спасению, вырвавшись из тисков земного существования. На мой взгляд, в этом, пожалуй, и заключается оригинальность творчества Сугуро. И этот оригинальный взгляд на мир нашел свое наиболее полное выражение в его последней книге.

Кано перешел на задушевный тон, точно отдавшись воспоминаниям:

– Когда я перебираю в уме те тридцать лет, что мы знакомы с Сугуро, мне кажется, что в последние годы им овладело настроение, которое так прекрасно выражают строки нашего великого поэта:

С каким бы уважением мы, писатели, ни относились к творчеству своих старых друзей, перешагнув пятидесятилетний рубеж, мы уже не способны испытывать на себе их влияние. Все, что нам остается, это до последнего часа упорно возделывать свой сад. Это касается и Сугуро, и меня…

Кано, продолжая удерживать внимание аудитории, приближался к финалу.

В задней части зала стоял Куримото, молодой редактор, который встретил Сугуро перед началом церемонии. Он помогал запоздавшим гостям найти свободное место и в то же время старался не упустить ничего из того, что происходило на сцене. Сугуро подумал, что надо не забыть поблагодарить этого молодого человека, взявшего на себя неблагодарный труд помогать ему в работе над книгой. Рядом с Куримото стояла девушка-редактор из другого издательства. Он не знал, как ее зовут, но, бывая по делам в этом издательстве, часто сталкивался с ней в коридоре и запомнил ее невысокую фигурку и миловидное личико с ямочками на пухлых щеках. За Куримотой и девушкой маячило еще одно лицо.

Сугуро вздрогнул. Он узнал в этом лице… себя! Лицо ухмылялось, не то презрительно, не то насмешливо.

Он протер глаза. За спинами Куримото и девушки никого не было.

Начался банкет.

Возле известных литераторов и художников образовались кружки, и, если закрыть глаза, громкий смех и звуки шагов вместе с другими бесчисленными шумами сливались в монотонный гул – словно толкли пшено в ступе. Часть гостей толпилась у выставленных вдоль стены столов с суси и гречневой лапшой, и среди них выделялись своей белизной напудренные лица официанток.