Этот ответ встревожил детей, и они наседали все больше, потому что боялись: «Ох, наша Мама… Папа ушел и забрал ее с собой».

– Не спите так долго, вставайте!

Она все спит. Все лежит. Глаза закрыты. Повернулась спиной. Они продолжают нашептывать.

Когда был Папа, она вся была в заботе о нем, в движении, всегда наизготове, пусть и смертельно уставшая. Все перетирала в порошок, полна жизни. Раздражалась, злилась, брала себя в руки, не решалась сказать, делала вдох, еще и еще.

Ведь именно в ней движется вдох каждого, вдох каждого наполняет она.

А теперь она говорит, ей незачем вставать. Как будто Папа был смыслом жизни. Ушел он, а с ним – и смысл.

– Нет, Мама, нет! – настаивали дети. – Посмотри на улицу, солнце вышло, вставай, бери трость, поешь поджаренного риса – он с горошком; если расстроился живот, вот возьми пригоршню горчичных семян.

– Нет, я не, не… не, – хнычет Мать.

– Устала бедная, одна, сдалась. Подними ее, займи чем-то, развлеки, – подобно Ганге в них разливается безбрежный поток сострадания, вздымающийся волной у спины Матери.

– Не сейчас, – хочет закричать она. Но голос еле-еле доносится.

Могла ли Мать подумать, что попытки детей оживить ее все больше усилят притяжение стены? Так ли это было? Когда к комнате приближались звуки шагов, она ложилась, повернувшись спиной, и прижималась к стене. Она продолжала умирать: глаза-нос закрыты, уши запечатаны, рот зашит, ум опустошен, желания отсутствуют, птичка – фьють.

Но и дети упрямятся. Взялись всерьез: как прорастить на спине глаза, нос, уши? Что делать, если жалуется на понос от лепешек с подливой?

Все те же перебранки и ссоры. Все та же печка, деревяшки для розжига, мука. Все то же «постирай пеленки».

– Не, не, не, – твердила она.

Это не было махинацией, но она уподобилась машине. Уставшая машина. Изношенный механизм. Не желая растрачивать себя на что-либо, она раз за разом бессильно бормотала:

– Нет, не, ни… Сейчас не-е-е встану…

Пара слов, которые заставляли детей волноваться: Мать умирает.

Слова. А что такое слова? Звук, в который они подвешивают свои смыслы. За ними нет никаких доказательств. Они следуют своим путем. Порожденные умирающим телом и гибнущим духом, смыслы обретают противоположное значение. Посадили финиковую косточку, а расцвел гибискус. Они борются сами с собой! Увлечены своей собственной игрой!

Кто играл со смертью и страхом этого «сейчас не встану»? Эти механические слова стали мантрой, и Мать все повторяла их, но то было что-то другое или стало другим.

Желание или бесцельная игра?