Но Скиннер почему-то упорствовал… Он пытался что-то мне объяснить. Говорил, что Буш не тот, кем кажется, что где-то внутри него живет зерно подлинного короля-философа.

— Он умнее Томаса Джефферсона, — сказал Скиннер. — У него есть возможность внести в историю больший вклад, чем оба Рузвельта, вместе взятые.

Я был шокирован.

— Ты лживая свинья, — сказал я. — Кто заплатил тебе за эти слова? Зачем ты мне звонишь?

— Для твоего же блага, — сказал он. — Я просто пытаюсь тебе помочь.

…Он ответил на звонок по другой линии, но потом вернулся и принялся лепетать — горячо и бессвязно.

— Выслушай меня, — говорил он. — Я провел с ним весь вчерашний вечер, один. Мы сидели перед зажженным камином, слушали музыку и пили виски, и впали в сентиментальность, я попросил его не переживать на этот счет, а он сказал, что он — единственный живой голос Бобби Кеннеди в современной американской политике.

— Нет, — сказал я. — Избавь меня от этих помоев. Это уже слишком. Я ждал от тебя чего-нибудь большего.

Я захохотал. Сумасшедший дом! Джин Скиннер — один из самых жестоких и циничных политических киллеров — рассказывает мне, что провел два последних вечера, беседуя с Джорджем Бушем об истинном значении «Республики» Платона и «Притчи о пещере», курили сигареты «Джарум» и смущенно плакали, раз за разом слушая старые записи Леонарда Коэна на стареньком кассетнике «Накамити»!

— Да, — сказал Скиннер, — он много лет возит с собой в чемодане 350 кассет… Он любит музыку, действительно хороший рок-н-ролл. У него есть записи Эллиса Стюарта, которые он сам делал на «Наке».

Господи Боже, подумал я. В конце концов они его обратили: он готов. Откуда у него мой телефон?

— Ты, мразь позорная! Больше никогда мне не звони! — заорал я. — На следующей неделе я уезжаю на Гавайи. Я знаю, где ты был последние два года. Держись от меня подальше!

— Ты идиот! — закричал он. — Где ты был, когда мы искали тебя на прошлой неделе в Новом Орлеане? Мы зависли там на три дня. Джордж хотел познакомиться с братьями Невилл. Мы путешествовали инкогнито…

И вот он уже рассказывает мне, что, когда победа в шестнадцати штатов в супервторнике уже была обеспечена, Буш ополоумел от дешевого джина и надменности и воскресным вечером появился в аэропорту Нового Орлеана с одним-единственным телохранителем, на черном «порше 928» с аргентинскими номерами и тонированным стеклами.

Поверить в это было нелегко. Скиннер был профессионалом, я это знал, а Буш — бывшим директором ЦРУ. Это странная смесь; особенно странная, учитывая ненормальную зацикленность Скиннера на Буше, которая очень меня обеспокоила.