— Жив-здоров. Знаешь, когда началась битва, он поднялся на сте­ну и всю ночь простоял, держа над нами поднятый посох. Все время сражения он молился о нашей победе.

— Что с Гвальхавадом? В начале боя он был рядом со мной, но в сумятице я потерял его из виду.

— Даже не ранен. Они с Лленллеаогом ищут среди убитых.

В тот миг я не понял, что это значит.

Мы немного прошли под гору, и я увидел других: они тоже брели, медленно, тихо ступая среди убитых. Когда мы подходили к стене, сзади, чуть выше по склону, раздался крик: Гвальхавад и Лленллеаог нашли, что искали.

Мы повернулись и пошли к ним. Я увидел тело, лежащее поверх штандарта из черепов и костей. Так вот что они нашли!

Артур носком сапога перевернул тело. Цердик пустыми глазами уставился в пустое небо. На шее зияла черная рана, правая рука была отрублена выше локтя. Черты застыли в привычном выражении дерз­кой усмешки, которую я так часто у него видел, будто сама смерть — оскорбление его достоинству, унижение его гордости.

Его окружали телохранители-саксы. Все они погибли почти разом, неизвестно, в начале или в конце битвы: никто не видел их смерти. Однако Цердик был мертв, и с ним — его вероломство.

— Что с ним делать? — спросил Гвальхавад.

— Оставить здесь, — отвечал Артур.

— Он бритт, — настаивал Гвальхавад.

— Он выбрал себе место для могилы, когда пошел на меня войной. Никто его не неволил, он сам все решил. Пусть же лежит со своими соплеменниками-варварами.