— Допустимо ли сказать «как мило», если это правда?

— Вот не знаю. Могу тебя заверить: работа у мистера Карвера мне по душе — ты никогда не услышишь от меня ничего иного, а кроме того, я убеждена в полезности страхования. Но строго между нами — без школы я скучаю.

— А школа, я уверен, скучает без вас.

— Школу прикрыли, Гилберт. Как она может скучать?

— Непременно скучала бы, будь у нее такая возможность.

— Меня разозлить не так-то просто, и ты это знаешь, но я бы головы поотрывала тем, кто принял решение о закрытии нашей школы. Теперь детей автобусом возят в Мотли.

— Вообще говоря, народ разъезжается.

— Я понимаю, но тем не менее.

— В старшие классы нас пришло тридцать девять человек, а к выпускному осталось всего двадцать три.

— Ой, ну надо же. Мы с тобой могли бы хоть целый день болтать, правда? У нас так много общего, ты согласен?

Не знаю, как ответить на такой вопрос, не скатываясь до самого бессовестного вранья.

— Да, если вдуматься, очень много общего.

— Я всегда жалела, что мы с тобой не одногодки. Быть бы тебе постарше или мне помоложе. Из нас получилась бы дивная пара, согласись. В самом деле, такая жалость.

— Досадно.

— Вот-вот — досадно, хорошее слово.

После завершения этого разговора прошел не один час, но почему-то у меня до сих пор шевелятся губы, а с языка готовы слететь какие-то слова, причем совершенно не ругательные. Удивительная все-таки штука — разум. Мой разум, естественно. А не ее.

Внезапно Мелани перешла на деловой тон. Голос сделался резким, колючим:

— Значит, ты желаешь записаться на прием к мистеру Карверу?

— Да, мэм. Если можно.

— Одну минуту.