Историк должен еще будет подсчитать, сколько дельных, дельно-честолюбивых, дельно-благородных людей изнывало в конце 1820‐х годов от «невыносимой бездеятельности» и порой из высоких, а часто из самых обычных побуждений желали:

На этой изнуряющей бездеятельности власть улавливала души, разные души, в разные ведомства, — разумеется, не только в III отделение. Отсюда отчасти шла деятельная административная и дипломатическая энергия позднего Грибоедова; отсюда начинается служба порядочного человека, князя Петра Андреевича Вяземского, приведшая его к должности товарища министра просвещения и ко многим поступкам, которых он сам бы устыдился в начале новой службы…

Между тем Бенкендорф звал в свое ведомство едва ли не «всех» и особенно рад был вчерашним вольнодумцам, которые — он знал — умнее, живее своих косноязычных антиподов, да и служить будут лучше, коли пошли. Как-то незамеченным остался красочный эпизод — приглашение в сотрудники III отделения не кого иного, как… Пушкина!

«Бенкендорф… благосклонно предложил (Пушкину) средство ехать в армию.

— Какое? — спросил Пушкин.

Бенкендорф ответил:

— Хотите, я вас определю в мою канцелярию и возьму с собой?

— В канцелярию III отделения?

— Разумеется.

Пушкин поблагодарил и отказался от этой милости»[162].