— Когда она рассказала вам, Джон? — спрашивает Джойс.

Джон плачет.

— Когда заболела?

Джон медленно кивает.

— Она не хотела мне говорить. Ты помнишь, как с ней было, Элизабет? Эти микроинсульты?

— Да, — вспоминает Элизабет. Поначалу все обходилось очень легко. Если не знать, что это, не было причин тревожиться. Но бедняга Джон знал.

— Она всякое говорила. О самом разном. Многое выдумывала и еще вроде бы забывала, в каком она времени, уходила все дальше в прошлое. Думаю, катушка воспоминаний откручивалась, пока не натыкалась на что-то знакомое. Она искала смысл, потому что в мире вокруг смысла не было. Вот и рассказывала мне всякое, иногда из детства, иногда о временах, когда мы только познакомились.

— И о начале службы в полиции? — помогает Элизабет.

— Сначала рассказывала о том, что я уже знал. Помнил по тем временам: давнее начальство, мелкое вымогательство, накрутки статьи расходов, пабы вместо суда — все, над чем мы с ней всегда смеялись. Я понимал, что она уходит, а хотел удержать ее как можно дольше. Ты понимаешь?

— Мы все понимаем, Джон, — говорит Рон. Да, они понимают.

— Так что я слушал ее рассказы. Иногда они повторялись снова и снова. Одно воспоминание цепляло другое, напоминало о третьем, а то снова о первом, и так по кругу. А потом…

Джон, умолкнув, смотрит на жену.

— Ты говорил, что на самом деле не веришь, что Пенни нас слышит, Джон? — спрашивает Элизабет.

Джон мотает головой.

— Не верю.

— И все же ты здесь каждый день, каждый день. Ты сидишь с ней. Разговариваешь.

— А что мне еще остается, Элизабет?

Элизабет понимает.

— Так значит, она тебе рассказывала. Истории, которые ты и сам знал. А потом…

— Да, потом пошли такие, о которых я не знал.