Петцинг даже закачался на своем табурете. Он пододвинул его ближе к койке и, полный нетерпения, подался корпусом вперед.

— Слушай, ну давай же, не тяни!

Но Бергеман явно не спешил.

«Дешевый прием, — подумал Якоб. — Хочет возбудить наше любопытство. Но потом все же прочтет вслух. И читать будет, конечно, сам. Начнет строить гримасы. Чем-чем, а этим искусством он овладел в совершенстве. Временами он будет менять интонацию, делать двусмысленные ударения на отдельных словах и все это сопровождать взглядами в мою сторону, словно спрашивая, что, мол, я на это скажу. А я буду настоящим ослом, если и на этот раз позволю разыграть перед собой всю эту комедию». Унтер-офицер подошел к двери и взялся за ручку, но…

— Эй, Якоб! — услышал вдруг за своей спиной.

Он обернулся и посмотрел на лица своих товарищей: заносчивая улыбка Бергемана, красные от возбуждения щеки Петцинга, опущенный к полу взгляд Штриглера.

— Что вам от меня нужно? — с трудом сдерживая себя, тихо спросил Якоб.

— Смотри, — сказал Бергеман и помахал в воздухе желтоватым письмом, — кажется, эта как раз подойдет для тебя. Бухгалтерша. Зовут Хельгой и живет совсем рядом.

— Если она бухгалтерша, — желчно проворчал Якоб, — то, скорее всего, она подойдет тебе.

— Почему же это мне? — спросил Бергеман, не меняя выражения лица.

— Чтобы вести строгий учет в твоем бумажном гареме.

В какой-то миг лицо Штриглера передернулось. Якобу показалось, что он хихикнул.

«Но даже если и так, — подумал унтер-офицер, — он все равно не на моей стороне».

— Значит, ты отказываешься? — спросил Бергеман.

— Отказываюсь, — буркнул Якоб, — мне и своих хватает!

При этих словах Бергеман улыбнулся, и унтер-офицер понял почему. В то время как ефрейтор получал письма целыми пачками (вчера — три, позавчера — семь, и, кроме того, мать чуть ли не ежедневно присылала ему какой-нибудь перевязанный сверточек), Якоб вот уже несколько недель ждал одного-единственного письмеца.

— Ну ясно, — заметил Бергеман, — кое-кто купается в письмах, а другие лишь ждут их. Но что касается…

— Пошел ты к черту! — зло отрезал Якоб.

— Шуток не понимаешь, мой дорогой унтер-офицер.

— Я-то их понимаю.