По всем правилам спецпропаганды, согласованно, но якобы независимо друг от друга выступили писатели-драматурги Гелий Рябов и Эдвард Радзинский. Первый в журнале "Родина" с очерком "Принуждены вас расстрелять..." (№№ 4-5 за 1989 год). Второй — в "Огоньке" с опусом "Расстрел в Екатеринбурге" (№ 21, май 1989 г.). При атом Г. Рябов тогда же дал интервью на радио, по телевидению, выступил с несколькими вечерами перед широкой аудиторией, а также беседа с ним была опубликована в газете "Московские новости" от 16 апреля 1989 года.

Цель этих "независимых" акций была одна: внушить неподготовленной публике (тогда в России еще не были переизданы книги Н. Соколова и М. Дитерихса, широкий читатель был знаком с судьбой Царской Семьи лишь по пасквильному писанию Марка Касвинова "Двадцать три ступеньки вниз") мысль о том, что выводы следственной комиссии Соколова-Дитсрихса ошибочны, но все происходило так, как изложено в "Записке Юровского", которую оба драматурга воспроизвели в своих статьях.

На несколько месяцев в представлении рядовых российских граждан Г. Рябов — Э. Радзинский стали чуть ли не главными специалистами — знатоками обстоятельств смерти Царской Семьи. Всякие попытки опровергнуть ложный образ представителями русской эмиграции и отечественными исследователями на страницах центральной прессы всячески пресекались: принцип большевистской цензуры — распределения: кому позволено по какой теме выступать, а кому нет, — тогда был еще в полной силе. Так, уральский историк Игорь Непеин предлагал свой очерк с критикой версии Рябова-Радзинского и в "Родину", и в "Огонек", и в другие центральные издания, и везде получил отказ в публикации. То же самое произошло и с репликой исследователя из США профессора Павла Николаевича Пагануцци, присланной в "Огонек", — ему ответили письмом-отпиской. Зато в январе 1990 года "Огонек" вновь предоставил свои страницы для измышлений Э. Радзинского, напечатав продолжение его очерка "Расстрел в Екатеринбурге", где пресловутая "Записка Юровского" опять фигурировала как подлинный исторический документ.

Что же она из себя представляет? Четыре листа машинописи, в тексте есть рукописные карандашные пометки, обведенные потом чернилами, и приписка, сделанная чернилами и явно другим почерком — в ней сокращенными словами и цифрами невразумительно указаны координаты могильника (из которых ясно только то, что он находится прямо на дороге в Коптяки). Сам Я.М. Юровский в ней назван не иначе как "ком.", что означает — комендант Дома Особого Назначения" — то есть дома Ипатьева, и этот "ком." упоминается в "Записке" только в третьем лице.