— Кому-кому, мне, разумеется. Ну и что? Это все знают. Конечно, уговаривать меня пить довольно наивно…

— Все знают, кроме меня, — перебил его Илья.

— Кто ж виноват, что тебя дома не бывает, когда приезжают твои друзья?! Мы приехали, выпили, Элка мне стихи и написала. Меньше по бабам надо ходить, друг мой!.. — он стряхнул с сигареты пепел и исподлобья, но посмотрел Илье в глаза.

— А почему я Элкину фотографию в редакционном столе нашел?..

— Моем столе?..

— Нет, общем, но это твоя манера засовывать туда свои письма и бумаги.

— Друг мой, фотография любимой девушки — святыня для мужчины, и засовывать ее в стол он не будет…

Илья опустил голову, сжал зубы:

— Хорошо, пусть с фотографией я не прав. А твой спор с Тыковкиным? Или, скажешь, Гомогрей наврал?..

— Ах, это… Ну и трепло наш Гомогрей! Пьян я был. А в остальном лучше своего Толю Тыковкина спроси. Это провокация в его стиле. Ради своих целей он на все способен. А тебя он ненавидит.

— За что?

— Могу только догадываться. Ты его провожал, спасал, по улице вместе шли. Когда вы с моей свадьбы отвалили. Он тебе душу, наверно, раскрыл. А душа-то темная. Вот он и будет теперь тебе всю жизнь пакостить. За то, что перед тобой раскрылся.

— Хорошо, ты не при чем. Хотя, что у пьяного на уме… Ладно, оставим. А… — Илья замолчал, не зная, как сказать.

— Ну уж договаривай, — снова рассмеялся Саша, словно преодолел какую-то тяжесть. — Вижу, еще хочешь спросить.

— Тебе сегодня Элка в редакцию звонила? — с трудом выговорил Илья.

Саша наклонил голову и позволил себе боднуть Илью в лоб своим лбом: это был его излюбленный дружеский жест.

— Ты, Шерлок Холмс!.. Звонила ли? Звонила! Советоваться, что с таким дурачком и бабником, как ты, делать. Ей же перед этим твоя пассия Лина, с коей не имею честь быть знакомым, позвонила. Девушка Элка занервничала, психанула. Ее можно понять. Вот и решила посоветоваться.