Илья посмотрел на него снизу вверх недоуменно-вопросительно, понимает ли он, что говорит. Каюрский вдруг смутился:

— Я вижу, вас это не забавляет. В таком случае простите за медвежью услугу. Я отвлечь вас хотел.

Илья благодарно улыбнулся: «Вот ведь помогательный чудак!»

— Вы, Николай Георгиевич, наверно, сами энлонавт, пришелец…

— Ага, — охотно-радостно согласился Каюрский. — Пришелец. Прямой потомок тунгусского метеорита. Только из тех энлонавтов, что хотят помочь, а не уничтожить. У нас ведь тоже борьба идей…

Илья рассмеялся:

— Спасибо вам.

— Не за что. Давно замечал, что именно правде и не верят…

Они уже спускались мраморными ступенями старого входа Арбатского метро. Внезапно на второй площадке шедшая впереди женщина в сиреневой шляпке шагнула в сторону, толкнула малозаметную дверь в стене и скрылась за ней. Невольно и Илья следом. Перед ним открылся коридор, вдалеке окошко, у которого небольшая очередь из мужчин и женщин. На стуле около окошка, напоминавшего окошко кассы, сидел милиционер. На стене висела табличка: «Место для некурящих». Над Ильей поверху Каюрский голову в дверь просунул. «Богатырский все же мужик», — подумал мельком Тимашев. Но уже милиционер к ним шел, а под руку Илье кто-то третий лез: как потом он разглядел — мужичонка с мохнатой головой в провинциальном фиолетовом костюме и рубашке в клеточку. Милиционер, подходя, крикнул:

— Вам сюда нельзя! — и, рукой выпихивая их, плечом решительно надавил на дверь. Все трое оказались перед закрытой и запертой дверью (щелкнул замок), недоуменно друг на друга глядя. «Вот она таинственная Москва», — сказал себе было Илья, но тут же сообразил, что ничего, быть может, таинственного нет, просто одно из подземных укрытий, ходов, которые, говорят, пронизывают город насквозь, кремлевские лабиринты, об этом лучше у Паладина или Тыковкина спросить, да ведь не скажут, а по слухам под землей для поспешного бегства вождей даже самолетные взлетные полосы есть. Провинциальный мужичонка, держа несколько наотлете авоську, набитую разнообразными продуктами (пачки печенья, два батона колбасы, дрожжи, апельсины), бросил неприязненно:

— Собираются, от народа прячутся и харчатся за его счет.

И пошел себе.

Коммунист Каюрский дернулся сказать ему что-то вдогонку, но не нашелся, а потому выглядел таким растерянным, что Илья решил пошутить, чтобы теперь его встряхнуть. Но шутка невольно продолжила умозаключения статьи о Чернышевском, мрачные его размышления, вызванные глухой тоской:

— Раз есть пришельцы, Николай Георгиевич, то почему не быть в нашей стране и царству мертвых. У нас все есть. И мы с его уголком сейчас случайно столкнулись. Вы спросите, почему случайно? Во-первых, случайность есть проявление закономерности. Во-вторых, в нашей стране все случайно и спонтанно. Никогда не знаешь, когда здесь снег выпадет, — повторил он тещу и добавил. — Все спонтанно, все вдруг. Лина вдруг пыталась покончить с собой, моя жена вдруг все узнала, моя жизнь вдруг круто переменилась. И это не моя персональная судьба, это общий закон. Впрочем, извините. Я только хотел сказать, что, может быть, умирая, люди просто переходят в иную субстанцию, нам, живым, неведомую, в этой субстанции могут еще долго существовать как бы живыми. Что-то делать. И зарплату за свою мсртвяпкую работу получать. А вход в их царство элементарен: вдруг в московском метро открывается дверь, там мертвяцкое бюро пропусков, вохра…